Мы беседуем с человеком, который знает об инфекциях практически всё. Доктор медицинских наук, профессор, академик РАН, лауреат Государственной премии РФ и правительства РФ, советник директора по научной работе ФБУН Центральный НИИ эпидемиологии Роспортребнадзора В.В. Малеев с 1970 по 2020 гг. участвовал в ликвидации почти полусотни крупных инфекционных эпидемий в разных уголках мира. Холера в СССР, лёгочная чума в Индии, лихорадка Эбола в Гвинее, брюшной тиф в Таджикистане, птичий грипп во Вьетнаме... Каждая командировка – это экстремальные условия, смертельная опасность и сотни спасённых жизней.

«Переболел в детстве целым «букетом» инфекционных болезней»

- Виктор Васильевич, я читал, что с инфекциями Вам довелось столкнуться ещё в раннем детстве, когда Вашей семье пришлось эвакуироваться в Среднюю Азию.

- Да, после начала войны нас с матерью и сестрой эвакуировали из украинского Мелитополя в Узбекистан. Мне тогда всего год был. Отец погиб на фронте в 1942 г. под Харьковом, а мы оказались в Андижане. Тяжёлое время было: жили впроголодь, маме приходилось разгружать вагоны. Однажды она надорвала себе спину, её забрали в больницу, а я остался совсем один. Лежал, кричал, соседям мои «концерты» надоели, и они сдали меня в детдом, где я и жил до 8 лет. Мама меня не забирала, боялась не прокормит нас с сестрой. В детдоме тоже голодали, приходилось драться с другими ребятами за кусок хлеба. Я был слабый, поэтому зачастую приходилось питаться крошками. К 8 годам весил 20 кг. К тому же постоянно болел: корь, малярия, менингит, дизентерия. Из-за лейшманиоза чуть без глаза не остался. К счастью, обошлось…

- А как Вы решили стать врачом?

- Выбора особо не было. Когда по окончании школы, решил поступать в институт, выяснилось, что в Андижане их всего три - хлопководства, педагогический и недавно открывшийся медицинский. Эти варианты не очень привлекали, поэтому я сначала попытался поступить в политехнический институт в Ташкенте, поскольку мне хорошо давалась математика. Но чтобы снимать жильё в чужом городе нужны деньги, а их не было. Поэтому пришлось вернуться в Андижан и в итоге поступить в медицинский.

- Почему всё-таки в медицинский?

- Ну, хлопководство явно не моё, а в педагогическом нужно было хорошо знать узбекский. Кстати, я его неплохо знал. По окончании школы мне не хотели давать золотую медаль до тех пор, пока не напишу сочинение на узбекском. И я написал, до сих пор где-то у меня хранится.

- Тему помните?

- Алишер Навои, поэма «Фархад и Ширин». После этого и получил свою заслуженную золотую медаль.
Затем поступил в Андижанский медицинский институт, отучился и остался в аспирантуре. По правилам, вообще-то, перед аспирантурой должна была быть ординатура, но проректор полагал, что молодой специалист в моём лице напишет ему диссертацию. В аспирантуре занимался гепатитом, изучением щитовидной железы. Вместе со мной в Андижане учился Р.С. Акчурин, известный наш кардиохирург. Кстати, только два выпускника Андижанского мединститута стали академиками в России – я и Ренат Сулейманович.

- А почему избрали специальность инфекциониста?

- В мединституте меня «сватали» на разные кафедры: гинекология, хирургия. Но инфекционист – очень широкая специальность, здесь многое нужно знать и уметь. Например, если речь идёт о вирусном гепатите, ты должен быть гепатологом, при менингите – неврологом и т.д. Работая в аспирантуре, доводилось сталкиваться и с сыпным тифом, и с проказой, и с малярией. Сам, как уже упоминал, переболел в детстве целым «букетом» инфекционных болезней. Так и сделал свой выбор.

Гинеколог или педиатр?

- В то время у нас было очень модное направление – медицинская генетика. В сталинское время, как известно, генетика была под запретом, и к началу 1960-х гг. она для нас была ещё в диковинку. У меня была публикация, в которой упоминалась медицинская генетика, и на этом основании я решил ехать в подмосковный Обнинск, поскольку там был институт медицинской генетики. Его возглавлял академик Н.П. Бочков, позднее его именем назовут московский Медико-генетический научный центр. Чтобы поднакопить денег для поездки пришлось поработать врачом в Бухарской области.

- А почему Обнинск, а не сразу Москва?

- Теоретически можно было стать участковым врачом, получить квартиру, прописку и остаться, но я тогда молодой был, не понимал, что нужно столицу покорять. К тому же, приехав в Москву из маленького Андижана, просто растерялся в потоке людей, машин… В Обнинске встретили неласково: мол, приехал неизвестно кто, невесть откуда, опыта никакого. В итоге пришлось устроиться на работу в небольшую больницу посёлка Дугна Калужской области с вероятностью повторной попытки поступить в Медико-генетический научный центр.
Приехал в Дугну, меня спрашивают: кем хочешь быть? Я инфекционист, отвечаю. Нет, говорят, инфекционисты нам не нужны. Выбирай – гинеколог или педиатр. Пришлось стать педиатром. Но история на этом не закончилась, поскольку хирург дугнинской больницы вскоре уехал, а терапевт спился. И оказался я единственным врачом на всю округу, так сказать, на все руки мастер.

- Это какой был год?

- 1965-й. Время было тяжёлое, продуктов не хватало, доводилось конину есть. Мать и сестра присылали посылки с тушёнкой из Средней Азии, у них там с продуктами было куда лучше, чем в России. Жил в квартире больничной прачки, она мне готовила, обстирывала, а я с утра до ночи пропадал в больнице. В больнице были постоянные проблемы с отоплением, масса других бытовых проблем. В какой-то момент меня всё это «достало», я отправился в райцентр Ферзиково и эмоционально высказал местному руководству всё, что об этом думаю. Речь моя впечатлила настолько, что меня избрали членом райкома комсомола.
Спустя год, в Ферзиково приехала девушка, она закончила 2-й мединститут в Москве и стала главным педиатром района. Стали мы с ней встречаться, я бегал на свидания за 14 километров, перебегал по льду на другой берег Оки. Вскоре эта девушка стала моей женой, и мы переехали из Дугны в её родной Подольск. Назначили меня заведующим амбулаторией в посёлке Быково Подольского района, потом даже избрали депутатом сельсовета.

- Льготы депутатские получили?

- Да какие льготы! Даже машины дежурной не было, приходилось ходить пешком к пациентам окрестных деревень, положив медицинские инструменты в чемоданчик. Однажды, вернувшись после очередного обхода, обнаружил в своём саквояже пять рублей, солидные по тем временам деньги. Вычислил женщину, которая могла их положить, дождался пока она придёт на приём и говорю: зачем вы мне «пятёрку» подкинули? Она: ну как, вы же так помогли... Нет, берите их обратно. А она в ответ: ой, как хорошо, тут рядом магазин, сейчас на них куплю чего-нибудь. Вот вам и льготы…
Как-то заболел у меня ребёнок, я с ним сижу, а жена на работе. Прибегает бабуля, голосит: деду её совсем плохо, помирает, помоги. Да куда ж, говорю, я пойду: у самого больной малыш на руках. Ой, да я с ним посижу, а ты деду помоги! Что делать, пошёл помогать. Потом жена мне такой разнос устроила: ребёнка с чужим человеком оставил. А что поделать – врачебный долг. Среди ночи могли прийти, берёшь свой чемоданчик и вперёд, к пациенту. Впрочем, были и свои плюсы: мне оплачивали квартиру, телефон, продукты можно было покупать по приемлемым ценам.

Тернистый путь в науку

- А когда Вы всё-таки решились переехать в Москву?

- Вскоре после моего переезда из Дугны сдал я кандидатский минимум: немецкий язык, философию. Жена убедила, что нужно мне заниматься наукой и покорить Москву. А у меня в столице ни связей, ни высокопоставленных родственников нет. Как пробиться? И тут прочитал в медицинской газете сообщение: И.А. Кассирский объявляет конкурсный набор в аспирантуру по медицинской генетике. Написал я реферат по генетике и подал документы вместе с этим рефератом. А мне на собеседовании говорят: вы, собственно, кто такой? Почему вы решили, что это конкурс именно для вас, у нас и более достойные претенденты есть. Расстроился я, конечно, после такого приёма, решил, что вообще не буду никуда поступать. Но жена продолжала настаивать.
Мы с ней время от времени приезжали в Москву за продуктами, останавливались у её родственницы. А у родственницы была соседка по фамилии Мельник, она работала вместе с В. И. Покровским - будущим академиком и директором ЦНИИ эпидемиологии. Эта женщина и рассказала, что Валентину Ивановичу нужны молодые специалисты. Я поехал к Покровскому, мы поговорили, почитал он мой реферат и в итоге зачислил в штат. Так, в 1968 г., пришёл я в Центральный НИИ эпидемиологии и работаю в нём уже больше полувека.

- Какую тему Вам тогда предложил Покровский?

- Холера. Весьма актуальная на тот момент тема, поскольку в 1964-65 гг., за несколько лет до моего появления в институте, была большая эпидемия холеры в Каракалпакии. Занимался ей известный академик Н.Н. Жуков-Вережников. Информация о болезни строго засекречивалась: по официальной версии, в СССР никакой холеры по определению быть не могло. А Валентин Иванович ещё раньше выезжал «на холеру» в Бангладеш, собрал научную литературу о ней на английском языке и привёз к нам. Дал мне несколько книг - изучай. А я-то лишь немецким на тот момент владел. Пришлось взяться за словарь и постепенно изучать английский. Очень много работал в библиотеке, накопилось столько идей, что все их я до сих пор не могу осуществить. Но кое-что реализовать удалось: например - солевые растворы для восстановления электролитного баланса.

- Расскажите о них подробнее.

- Знаете, мы в молодости были большими идеалистами. Читали «Записки врача» Вересаева, рассказ Чехова «Попрыгунья» о докторе Дымове, погибшем при спасении пациента. И мы, несколько молодых врачей, поклялись друг перед другом, что посвятим себя без остатка медицине и спасению людей. Когда я работал летом на практике в Средней Азии, много детей умирало от кишечных инфекций. В то время у нас не было хороших солевых растворов - только физраствор, придуманный ещё в XIX веке, и пятипроцентная глюкоза. Не было даже тоненьких «детских» иголочек, через которые малышам можно вводить внутривенно раствор, приходилось использовать большие шприцы с физраствором. Вводили его детям подкожно в бедро, малыши кричали, матери их еле удерживали. Жуткое зрелище. И я решил: с этим нужно что-то делать.
В 1970-м произошла вспышка холеры в Астрахани. Именно тогда я использовал свои солевые растворы. Строго говоря, впервые их применили американцы в Бангладеш в 1964-65 гг., но я понял, что растворы для жителей Юго-Восточной Азии нам не подходят. Полиионных растворов на тот момент в СССР вообще не было. Я приехал в Астрахань, предложил сразу несколько оригинальных вариантов растворов и испытал их на практике. Обычно при холере умирает до 27% заболевших, но в Астрахани мы не потеряли ни одного человека.

- Вы запатентовали своё открытие?

- Во-первых, запатентовать что-либо в те времена было очень непросто: я на тот момент был младшим научным сотрудником, поэтому пришлось бы ставить перед собой всех своих начальников. А, во-вторых, не оставалось времени на формальности – людей надо было спасать. Впоследствии мои растворы стали применять не только при холере, но и при других заболеваниях.

- А в чём было принципиальное отличие Ваших растворов от тех, которые использовались ранее для лечения холеры?

- Холера требует введения пациенту огромного количества жидкости. У меня была больная, которой пришлось ввести за пять суток 110 л. – 11 вёдер! Это страшная инфекция. Доводилось людей в Африке спасать, на первый взгляд, человек уже не жилец: пульс нитевидный, давления почти нет, какой-то немыслимый фиолетовый цвет кожи, практически клиническая смерть. А в итоге ты уже через несколько часов поднимаешь его на ноги одним лишь раствором. Но обычные растворы нельзя вводить в большом количестве: получится дисбаланс. Физиологический раствор, например, содержит только натрий, а большое количество натрия вытесняет калий. Вот тут-то и пригодились мои растворы, которые оказались должным образом сбалансированы: дисоль, ацесоль, хлосоль, квартасоль. Сейчас мои наработки применяются, например, при перитоните и ряде других заболеваний.
Все эти препараты вводились внутривенно, а я, спустя некоторое время, решил изобрести раствор и для оральной регидратации. Так появился регидрон, его можно сегодня купить в любой аптеке. Вот только прав я на него никаких не имею.

- Как же так получилось?

- У нас в то время не было специальных пакетиков для хранения препарата, их удалось найти только в Финляндии. Вот так и сложилось, что выпускают регидрон финны, а я вроде как вообще не имею к нему никакого отношения.

- Несправедливо.

- Одно время я хотел судиться, заявить о своих правах, получить некую компенсацию. Но потом подумал: этот препарат спасает жизни детям, зачем мне на этом деньги делать? Достаточно знать, что препарат работает и реально помогает. К тому же, у меня много и других изобретений.

«Хламидиоз на постном масле»

- Как Вы оцениваете действия властей во время вспышки оспы в Москве в конце 1959 г.? Тогда художник А. Кокорекин, вернувшийся из Индии, едва не спровоцировал эпидемию с столице. Оправдана ли была в этом случае массовая вакцинация, проведённая в считанные дни?

- В таких случаях главное – результат. Если инфекционную вспышку удалось предотвратить (а в данном случае её успешно предотвратили), то принятые меры себя оправдали. Хотя вакцинация против оспы – очень тяжёлая: там может быть немало побочных эффектов и угроз летального исхода. В истории с Кокорекиным вакцина была уже готова, её применяли уже много лет. Огромную роль в локализации инфекции сыграла одна из особенностей советского здравоохранения – быстрая, тотальная мобилизация кадров, позволяющая эффективно решать любые, самые сложные проблемы в кратчайшие сроки.

- Говорят, что в советское время существовала карта могильников сибирской язвы на территории всего СССР. Но в постсоветское время карта эта якобы бесследно исчезла…

- Был такой академик Бениямин Лазаревич Черкасский - известный эпидемиолог, работал в нашем институте, занимался сибирской язвой. Как известно, всех животных, погибших от этой болезни, закапывают в специальных скотомогильниках. Черкасский составил атлас или справочник, в котором приведены карты всех подобных могильников на территории нашей страны. После его смерти эти данные остались в нашем институте.
В СССР под скотомогильники выделяли большие территории, никаких объектов на них, разумеется, не строили. Но в постсоветское время ситуация изменилась, многие ранее закрытые участки земли ныне оказались востребованными. Если возникает вопрос о возможности использования части ранее запретной территории, инициатор обращается в наш институт, от нас выезжает комиссия и на месте принимает решение о том, можно здесь что-то строить или нет.

- То есть комиссия выдаёт разрешение на строительство?

- Нет, она составляет документ о том, что земля на данной территории не заражена.

- А долго ли скотомогильники с сибирской язвой представляют опасность?

- Сто лет. С одной стороны все меры безопасности, безусловно, должны соблюдаться, но с другой, если мы видим, что часть некогда запретной территории не заражена, почему не разрешить её эксплуатацию? Наши сотрудники берут пробы почвы, проводят ряд других исследований, передают данные в организации Роспотребнадзора.
Другое дело, что данных по скотомогильникам с сибирской язвой нет в открытом доступе. Если, допустим, вы захотите их увидеть – вас отправят в Роспотребнадзор. Знакомиться с подобными документами можно лишь по официальному запросу. Так что никуда материалы Черкасского не исчезли, ими благополучно пользуются и по сей день.

- Правда ли, что во время холерных эпидемий в южных районах СССР военные отстреливали птиц, считая их переносчиками заразы?

- При холере с такими отстрелами не сталкивался, хотя допускаю вероятность подобного. Когда внезапно возникает вспышка тяжёлой болезни, люди растеряны, не знают, как поступать, начинают паниковать, что только им в голову не приходит. К распространению холеры птицы отношения не имеют, зато во время вспышки лихорадки Западного Нила нам приходилось их отстреливать: вороны, например, активно разносят эту болезнь. А при холере в Астрахани я видел, как уничтожались целые баржи помидоров и арбузов, хотя они не представляли никакой угрозы для людей. Боялись, перестраховывались…

- Я читал, что Вы объездили полмира, борясь с самыми разнообразными инфекционными болезнями. Вас забыли эвакуировать из Йемена, в Ираке пришлось пережить американскую бомбардировку... Не могу не спросить: какая из многочисленных командировок запомнилась Вам больше всего?

- Да, пожалуй, все они были в той или иной степени запоминающимися. Не всегда приходилось сталкиваться с инфекционными болезнями: иногда приходилось доказывать скептикам, что никакой инфекции в данном случае вообще не существует. Один такой эпизод произошёл в начале 1990-х на Кубе, где люди вдруг начали терять зрение, возникала полинейропатия. Пострадавших оказалось несколько тысяч. Кубинские власти и лично Фидель Кастро не сомневались, что это очередная диверсия американцев. Прилетевший на Кубу американский вирусолог, Нобелевский лауреат Д. К. Гайдушек предположил, что всё дело в хронических вирусных болезнях. Однако мы с коллегами провели исследования и выяснили, что вирус тут не при чём: проблема в нехватке витаминов. Наши выводы очень не понравились кубинским руководителям: проблемы ведь проще всего списать на внешнего врага.
В Одесской области в 1980-е гг. тоже интересная ситуация возникла. Направили меня разбираться с непонятной инфекцией: местные жители жаловались на частые и болезненные мочеиспускания, бессонницу, повышенное давление, боли в сердце. Местные авторитетные урологи пришли к выводу - хламидиоз. Я со своей стороны был уверен, что это вообще не инфекция. Но как доказать? В лабораторию меня не пускали, всячески мешали работать, шептались между собой, мол, приехал какой-то «москаль», жизни всех учит. Пришлось делать анализ прямо в гостинице: нашёл реактив, раздобыл мочу больных и при анализе увидел в ней повышенное содержание кальция. Выяснилась ещё одна странность: больше всего заболевших оказалось среди тех, чьи дома стояли вдоль автодорог. В итоге оказалось, что проблема возникла из-за подсолнечного масла, которое воровали работники местной птицефабрики, оно предназначалось для кур. Масло представляло собой концентрат витамина D, по нормам каждой птице доставалось по капельке продукта. Ушлые работники птицефабрики тащили масло целыми бутылями и продавали с машин прямо на дорогах. Ударная доза витамина вымывала кальций из организма, и приводила к множеству проблем у тех, кто потреблял эту поистине адскую смесь. Вот такой получился «хламидиоз на постном масле».

- Виктор Васильевич, не могу не задать самый актуальный на сегодняшний день вопрос: насколько, на Ваш взгляд, эффективна вакцинация против коронавируса?

- Самый эффективный способ борьбы с ковидом – это переболеть, а самый сильный иммунитет – постинфекционный. Но в ситуации с коронавирусом есть свои нюансы. Например, в случае с корью, если вы её перенесёте, то повторно уже не заболеете. Но ряд других вирусных болезней могут возвращаться: например, вы можете переболеть сначала одним видом гриппа, затем другим, третьим… К таким «возвращающимся» болезням относится и ковид с его многочисленными новыми штаммами.
Сегодняшние антикоронавирусные вакцины, в отличие от противооспенной или противочумной вакцин, очень лёгкие. Когда я выезжал в своё время на лёгочную чуму, делал прививку, очень больно было, рука просто горела, температура подскочила. Но я ехал людей спасать, поэтому выбора не было. Возможно, существующие антиковидные вакцины - не самые эффективные, но на данный момент мы не имеем ничего лучше. Выбор у нас небольшой: либо – тотальный карантин, как в Китае, либо – вакцинация. Лекарства от ковида пока не изобрели, поэтому третьего просто не дано.