25 апреля 2020 г. исполнилось бы 95 лет замечательному Человеку, блестящему Ученому и прекрасному врачу Зиновию Соломоновичу Баркагану. Моё знакомство с профессором состоялось в начале 1990-х гг., когда я приезжал на Николину Гору на дачу к своему другу Павлу Воробьеву, который часто бывал там. Весь диалог ограничивался сначала «Здравствуйте» - «До свидания», хотя от Павла о самом Зиновии Соломоновиче слышал только хорошее. Павел с гордостью называл его своим Учителем. Но в начале 2000-х мне посчастливилось ближе пообщаться с профессором. Об этом и хочу рассказать.

Будучи членом научного отделения «Электроника и электротехника в медицине» Академии электротехнических наук Российской Федерации, я выступил с инициативой создания видеоархива известных ученых-электротехников России (к сожалению, почти все они были в возрасте), в котором на пленке были бы запечатлены рассказы о жизни, о проводимых ими научных исследованиях, об их участии в создании в 1990-х гг. Академии электротехнических наук. Идея понравилась, и я приступил к осуществлению данного проекта, который назвали «Лики электротехники».
О своей работе как-то рассказал Павлу, и он неожиданно предложил: «Давай проведем подобную работу с моим Учителем - З.С. Баркаганом». В то время Зиновий Соломонович, приезжая в Москву, любил останавливаться у Павла: в гостинице по вечерам ему одному было скучно. Задумку откладывать в долгий ящик не стали, и через пару дней я с кинооператором приехал для съемок. Павел уже объяснил Зиновию Соломоновичу, что от него требуется. Установили камеру, я устроился рядом, приготовившись имитировать «внимательный зрительный зал». Прозвучала команда «мотор!», включили камеру, и профессор начал повествование. Оно захватило меня с первых же слов, я сидел ошеломленный, боясь пошевелиться. Лишь иногда позволял себе задавать уточняющие вопросы, и Зиновий Соломонович подробно разъяснял то, что было непонятно. Сколько времени это продолжалось не могу сказать: запомнилось, что кинооператор заменил в кинокамере несколько кассет.
То, что я испытал в тот вечер, сложно описать. Услышанное долго не отпускало: хотел как-то охарактеризовать произошедшее. И неожиданно я нашел нужные слова.
Сделаю небольшое отступление и перескажу историю от Марка Захарова (главного режиссера театра Ленком), произошедшую в конце 1980-х гг. Как-то вечером в его квартире раздался телефонный звонок. Голос в трубке: «Добрый вечер, Марк Анатольевич. Это Вас Михаил Сергеевич Горбачев беспокоит. Мы сегодня побывали с Раисой Максимовной в Вашем театре на спектакле «Диктатура совести». Это - пирдуха! Иначе как пирдуха это не назовешь! Мы Вам искренне благодарны за доставленное удовольствие. Огромное Вам спасибо!». Можно понять растерянность Захарова, как от звонка главного человека в государстве, так и от услышанного. Подумалось, что в связи с перестройкой вводится новый термин для выражения восхищения. И лишь затем до режиссера дошло, что Михаил Сергеевич повторял: «Это - пир духа. Иначе как пир духа – это не назовёшь!». Более точно не охарактеризуешь то, что я услышал в тот вечер от Зиновия Соломоновича: это был пир духа.
Но Зиновий Соломонович не был бы самим собой, не был бы Одесситом с большой буквы, если бы, рассказывая о своей жизни, родителях, учителях, научных исследованиях, коллегах, учениках, пациентах, неожиданно не включал в повествование какую-либо ироническую историю, органично в него вплетавшуюся. Как назвать подобные отступления? Легенда? Анекдот? Полагаю, более всего подходит «байка», поскольку словарь русского языка трактует это слово как поучительный или юмористический рассказ, иногда основанный на реальных событиях. Считается, что достоверность байки несколько выше, чем анекдота. Ниже приведены несколько баек от профессора З.С. Баркагана, услышанных мною в тот вечер. Где тут правда, а где вымысел - решать вам.

«Старая гвардия» против «борцов с космополитами»

Мне повезло. В Одесском медицинском институте, который я окончил весной 1946 г, судьба свела меня с выдающимся ученым и клиницистом, профессором Михаилом Александровичем Ясиновским - заведующим кафедрой госпитальной терапии и одновременно Главным (флагманским) терапевтом Черноморского флота. Под его руководством я в 1950 г. подготовил к защите кандидатскую диссертацию. Окончание диссертационной работы совпало с пиком компании по борьбе с вейсманизмом-морганизмом. А один из главных выводов моей диссертации, посвящённой изучению гипертонии, состоял в том, что данное заболевание является наследственным. Это положение по тем временам откровенно противоречило установкам противников генетики. В мягкой, но категоричной форме мне посоветовали снять диссертацию с защиты, поскольку всё было предопределено: она обязательно будет завалена, а диссертанту выдадут «волчий билет». А тут еще оказалось, что мой руководитель не может присутствовать на защите, т.к. срочно вызван к командующему флотом в Севастополь. Ясиновский категорически запретил забирать диссертацию.
Можно было понять мое состояние, когда я начал диссертационный доклад. И каково же было удивление и меня, и всего Диссертационного совета, когда в зал, в котором проходила защита, вошел известный офтальмолог, академик Владимир Петрович Филатов в сопровождении группы коллег. Эту группу «свитой» было бы назвать некорректно, т.к. в ней были не менее известные академики Н. Маркелов и Е. Костямин, а также профессора Л. Дмитренко, В. Стефанский и др. Все они пришли на заседание Ученого совета, заявив, что им очень важно ознакомиться с положениями замечательной работы этого молодого человека. Мой учитель, уезжая, попросил своих товарищей - старую гвардию - поддержать своего ученика. Атмосфера в зале сразу переменилась, и защита прошла безукоризненно.
Однако условия работы в Одесском меде усложнялись. Можно сказать, что меня практически вынудили уехать из Одессы. Не последнюю роль здесь сыграла и обстановка, царившая в то время в стране - борьба с космополитизмом. И, конечно же, не совсем «правильные» данные моей анкеты.
Жаль, что иногда специалистов не принимают на работу, только исходя из их анкетных данных. Порой это может привести к тому, что организации лишаются удивительных специалистов, которые могли прославить это учреждение. Например, в 20-е годы ХХ столетия в Одесский медицинский институт по конкурсу не взяли профессора на Кафедру физиологии, т.к. он был беспартийным, да ещё и сыном священнослужителя. Этим профессором был лауреат Нобелевской премии Иван Петрович Павлов, которому в то время было трудно жить и работать в Петрограде, и он хотел переехать в теплые края.
А меня направили «поднимать» национальные кадры в Таджикистане, в Сталинабад (ныне Душанбе).

Привит? Забудь о рае!

В Таджикистане работы было много. Приходилось бороться с черной оспой в горах Памира и в Афганистане, участвовать в спасательных работах при землетрясениях. Моим ведущим направлением научной деятельности «таджикского периода» стало изучение патогенеза, клиники и терапии отравлений ядами змей и членистоногих Средней Азии. Для доказательства безопасности предлагаемых методик лечения при укусах ядовитых змей я проводил несколько публичных экспериментов на себе. Держал несколько часов кряду смертельную дозу ядов гюрзы и эфы.
Руководство республики относилось ко мне очень хорошо. Так, например, в 1951 г. меня вызвали в ЦК Компартии Таджикистана и сказали: «В горах оспа. В вашем распоряжении отряд медработников, полевой госпиталь и полк пограничников с собаками. Ваша задача изолировать этот очаг, чтобы больные не смогли пройти в долинные районы. Выявить всех больных и всё население привить от оспы. Если оспа прорвётся в долины, будем считать Вас врагом народа». Пограничники перекрыли все тропы и вылавливали население. Все попрятались: муллы стращали, что тех, у кого будут следы от прививок, Аллах в рай не пустит. Больных помещали в госпиталь, здоровым - делали прививки. Так мы тогда ликвидировали оспу в Таджикистане.
Однако чувствовал, что становится всё труднее воплощать свои задумки, да и семье там было тяжеловато. Но к моим попыткам покинуть Среднюю Азию руководство республики относилось отрицательно.

Орден «за геморрой у маршала»

К счастью, в то время наша страна приступила к освоению целинных земель, и уж тогда моему «патриотическому порыву» отказать не могли. Переехал в Барнаул и приступил к работе заведующим кафедрой пропедевтики внутренних болезней в Алтайском медицинском институте. Как и другие преподаватели, жил в старом общежитии. Комнаты были большие, поэтому в каждой ютились по нескольку преподавателей с семьями, разгородив их простынями на веревках. Жили там многие заведующие кафедрами, и даже первый ректор Петр Рахтанов.
Примерно через год с небольшим пригласили проконсультировать заболевшую жену первого секретаря крайкома партии Георгиева. У неё была высокая температура и сильная боль в области сердца Местные врачи, лечившие её, предположили у этой молодой женщины инфаркт миокарда: ей предписали полный покой, запретили подниматься с постели и ходить. Я осмотрел ее и сказал, что с сердцем все в порядке, вероятно, это воспаление реберно-грудинных сочленений – невралгия, одним словом. Приказал ходить, пить противовоспалительные препараты. Уже на другой день ей стало легче. Георгиев пригласил меня к себе, поблагодарил и пообещал дать квартиру. «А почему только мне одному? - спросил я его. - В комнате со мной живут и другие профессора. Они меня не поймут и посчитают предателем». После этого руководство края обратило внимание на мединститут и выделило несколько квартир для преподавателей.
К слову, знал я одного знаменитого врача - академика медицины - имевшего огромное количество наград, но получил он их вовсе не за участие в войне или научные открытия. Иногда в кругу близких и доверенных лиц его «прорывало», и, показывая на свои ордена, академик пояснял: «Этот - за излечение плеврита у члена Политбюро; этот - за геморрой у маршала; а этот - за то, что спас от инсульта жену первого секретаря такого-то обкома». У меня тоже был орден: после победы над эпидемией оспы в Афганистане нас принимал во дворце дядя тогдашнего короля и наградил орденами. Правда, мой сын решил похвастаться этим орденом в детском саду, и я награды больше не видел. Кстати, и за ликвидацию оспы в Таджикистане меня тоже отметили - наградили значком «Отличник здравоохранения».

Змеи на груди

В 1966 г. я с профессором Ильей Даревским участвовал в герпетологическом конгрессе в Бразилии. Однажды мы попросили организаторов показать гремучих змей, которые в нашей стране не водились. Они крайне удивились, но просьбу исполнили, отвезли в большой каньон, где располагались гнездовья этого вида змей. Ещё большее удивление вызвало наше желание поймать хотя бы пару экземпляров. Когда мы весьма квалифицированно это сделали, стало понятно удивление бразильцев: они принимали нас за сотрудников КГБ, и только теперь осознали, что перед ними настоящие ученые-герпетологи.
- А нельзя ли нам взять в нашу страну пару змей: в Советском Союзе нет ни одного экземпляра?
- Пожалуйста, только у вас могут возникнуть проблемы с таможней.
- Вашей бразильской?
- Нет, вашей - советской.
Желание стать обладателями пары экземпляров гремучих змей было так велико, что таможня нас не испугала. Нам подарили пару змей, и утром перед вылетом домой мы обмотали свои тела этими змеями, закрепив их на коже при помощи лейкопластыря. Рты змей также крепко замотали пластырем. Сверху одели рубашки, пиджаки и отправились в аэропорт. Легко прошли бразильскую таможню и, счастливые, заняли свои места в самолёте.
Через несколько часов полёта, когда мы ещё находились над Атлантическим океаном, профессор Даревский растерянно посмотрел на меня и тихо сказал: «По мне кто-то ползает». Проверили как прикреплены змеи - всё в порядке. Но профессор с еще большим волнением говорит: «По мне точно кто-то ползает». Мы срываемся с места и почти бегом направляемся в туалет. Вдвоем еле туда втиснулись и закрылись. Аккуратно расстегнули рубашки, проверили крепления - всё на месте. И вдруг обнаруживаем, что по Даревскому ползает девять (!) змеёнышей. Гремучие змеи - живородящие. Мы собрали змеёнышей в туалетный пакет, ещё раз проверили прочность крепления змей к телу и направились обратно на свои места с пакетом в руках. Он привлёк внимание стюардессы, которая бросилась к нам со словами: «Пакет не надо было брать с собой, его оставляют в туалете».
В Москве, когда проходили таможню, конечно же, очень волновались, но всё обошлось благополучно. И вскоре в Зоологическом институте в Ленинграде посетители могли познакомиться с 13 экземплярами гремучих змей из Бразилии.
Когда же я вернулся в Барнаул, то моя жена очень обрадовалась, что я ничего из Бразилии не привёз – боялась, что, не дай бог, явлюсь домой с анакондой.

Осторожно – банки!

Где-то в середине 1970-х гг. должны были оперировать одного из руководителей АН СССР. Для проведения операции пригласили известного американского кардиохирурга Майкла Дебейки. Андрей Иванович Воробьев, который был консультантом 4-го управления, позвонил мне в Барнаул и попросил приехать в Москву, подстраховать, если вдруг у пациента возникнут проблемы по моей части. Я в тот же день прилетел в Москву. Прилетел и Дебейки, но ему не понравился хирургический инструмент, которым он должен был оперировать. И ещё ему понадобилась его операционная сестра. Срочно затребовали из Америки инструмент и пригласили сестру. Ждём-с…
Я решил не терять зря время и стал проводить занятия с врачами Института усовершенствования в железнодорожной больнице в Сокольниках на Лосиноостровской улице, где располагалась кафедра Андрея Ивановича. Проходит неделя, другая, я читаю лекцию, и вдруг ассистент срочно вызывает меня к телефону. Андрей Иванович: «Срочно приезжайте. У нашего пациента развился ДВС-синдром. Машина за Вами уже послана». Действительно, подъезжает машина, везут меня с сиреной и мигалками через весь город в больницу на Мичуринском проспекте. Приехали. Бегу в палату, на ходу одевая халат. Больной в сознании. Осматриваю простыни, одежду - пятен крови нет. Спрашиваю: «Как себя чувствуете?» Отвечает: «Нормально. Жалоб нет». Захожу в ординаторскую. Дебейки бросается ко мне навстречу: «Какой ужас! Какой ужас! Я такое вижу впервые». Говорю: сейчас был у больного, он чувствует себя нормально, следов крови нет.
- А Вы видели его спину? У него же ДВС-синдром!
Снова бегу в палату, прошу пациента снять пижаму. Смотрю на его спину, и меня разбирает смех. Спина в кровоподтеках от… обычных советских медицинских банок, которые ставили в порядке профилактики от пневмонии.
Конечно же, такого уважаемый американский кардиохирург никогда не видел.

Институт имени Колчака

В 1969 г. я был приглашён в Иркутск на празднование 50-летия местного медицинского института. Только вернулся в Барнаул, как мне позвонил начальник нашего краевого управления КГБ – генерал, чью семью я неоднократно консультировал по здоровью.
- Зиновий Соломонович, мы Вас прекрасно знаем и уважаем, но зачем Вы себе позволяете такие высказывания?
- ???
- Например, вчера в Иркутске на торжественном вечере, посвященном юбилею мединститута.
Я тут же вспомнил, как на вчерашнем банкете в шутку предложил присвоить Иркутскому медицинскому институту имя его основателя… адмирала А.В. Колчака. В 1919 г. в Иркутске собралось много профессуры из мединститутов Петрограда, Москвы, Казани и других городов центральных областей России, где пришли к власти большевики. Вот Колчак и решил открыть мединститут.
Оперативно работали наши органы: я не успел прилететь домой, а об этом уже известно в краевом управлении КГБ.
«Это я, видно, немного выпил», - оправдывался я. «Ну, ничего, бывает. Только больше так не делайте», - пожурил мой пациент. На этом дело, слава богу, закончилось.

Охотник на привале

К нам в Барнаул лет десять назад приезжал нынешний директор Онкоцентра Михаил Иванович Давыдов. Прочитал лекцию, проверил организацию работы онкологических диспансеров в нашем регионе. После этого руководство края, зная, что он заядлый охотник, пригласило Давыдова на охоту: егеря, мол, готовы, отдохнёте, расслабитесь.
«Какая охота? - удивился Михаил Иванович. - Лучше подготовьте мне пару больных, которых вы считаете неоперабельными, и я проведу им операцию».
Операции он провёл блестяще. Что можно сказать? Этим больным повезло…

Вот и пообщались…

Несколько лет назад, в связи с юбилеем Победы, ко мне приехали из центрального телевидения с просьбой рассказать о Георгии Константиновиче Жукове: у них есть информация, что я некоторое время лечил маршала и общался с ним. Действительно, после войны Сталин его разжаловал и отправил к нам в Одессу командующим военным округом. Здесь он заболел пневмонией. Александр Леонидович Мясников, который был главным терапевтом Советского Союза, попросил моего учителя Михаила Александровича Ясиновского, главного терапевта Черноморского флота, проконсультировать Георгия Константиновича. Михаил Александрович осмотрел Жукова, поставил диагноз и поручил мне каждые 4 часа ездить к маршалу и колоть ему английский пенициллин. Я приезжал на его дачу, заходил к нему. Он поворачивался ко мне спиной, снимал штаны, и я производил ему инъекции. Вот таким было моё общение с Жуковым: далее маршальской задницы допущен не был. Ничего, кроме неё не видел, и более не о чем было рассказать центральному телевидению.
Кстати, действовал этот пенициллин потрясающе: сбивал температуру в первые же сутки.

За хороших людей!

Женщины - хорошие люди, но они отвлекают. Всякая женщина требует внимания. Я избирательно отношусь к женщинам: хочется, чтобы сочетались и красота, и ум. А вообще мне грех на них жаловаться – ведь «заслуженного деятеля науки» я за женщин получил.
Летал к пациентке в Москву на истребителе. Случай был тяжелый - молодая женщина 28 лет, полная несвертываемость крови. Кровь текла у неё из матки, из носа, её рвало кровью.
Ей в жизни «повезло» – она была внучкой знаменитого военачальника. Мне позвонили вечером 31 декабря.
- Немедленно вылетайте!
- Хорошо, встречу Новый год, и утром вылечу. До утра рейсов в Москву нет.
- Какое утро! За Вами отправлен самолёт командующего Сибирским военным округом!
Я в аэропорт – действительно стоит МиГ. Надели на меня кислородную маску, и мы полетели на высоте 20 километров. Такой перепад давления – ощущение, что голова разорвётся. Два раза самолёт садился на дозаправку: в Челябинске и в Горьком. А мне уже было далеко за 40, что говорить о моем самочувствии после приземления…
Из аэропорта сразу повезли к больной. Накануне консилиум московских академиков принял решение удалять матку. Все настаивали на немедленной операции., один Андрей Иванович Воробьев только что за руки их не держал, требуя срочно вызвать меня в Москву для консультации и принятия окончательного решения. После осмотра больной я решительно заявил, что проводить подобную ампутацию категорически нельзя: «Матку вырежем, но её рвёт кровью, и из носа кровь течет, может, тогда нос отрежем и желудок будем вырезать?». Со скрипом со мной согласились. Чуть позже прилетел мой ученик, профессор Е. Иванов – из Белоруссии. Решили применить собственный метод лечения, под нашу ответственность. Почти двадцать дней не отходили от больной, она каждый день была при смерти. Но мы её вытащили.
Когда опасность миновала, пошутил, обращаясь к профессору Иванову: «Мне-то что, я и так в Сибири живу, а могло случиться, что не видеть бы тебе Минска, как своих ушей». Вот тогда-то мне и присвоили звание «Заслуженный деятель науки».

«Она чулки натягивает на живот!»

Отмечали 100-летний юбилей Иосифа Абрамовича Кассирского. Выступали его ученики, и все говорили примерно одно и то же: каким Кассирский был великим, гениальным и замечательным, как искусно делал те или иные манипуляции. Дошла очередь до меня. Иду к трибуне и думаю: то, что рассказывали, конечно, истинная правда, но не повторяться же. И вдруг вспомнилась одна из консультаций мэтра, свидетелем которой я случайно оказался. Решил поделиться с залом.
Однажды Иосифа Абрамовича попросили проконсультировать жену одного из партработников. Она зашла к нему в кабинет, он осмотрел пациентку. Женщина выходит, а следом выскакивает академик и чуть не кричит: «По моей линии ничего нет, но её обязательно нужно показать психиатру. Вы представляете: она чулки натягивает на живот!». Так, академик первый раз в жизни увидел женские колготки. Весь зал хохотал.

* * *
Многие рассказы профессора слышали врачи на лекциях, кое-что было опубликовано. Но в память о Зиновии Соломоновиче Баркагане не грех еще раз вспомнить его блестящий профессиональный юмор.