Юный Михаил навсегда запомнил, как тяжело уходил из жизни отец – Афанасий Иванович. Поначалу он стал ощущать какое-то «подозрительное недомогание», затем резко ухудшилось зрение, появилась слабость, мучительные мышечные боли: классические признаки надвигающейся уремии – почечной недостаточности. Все эти симптомы впоследствии проявились и у Михаила Афанасьевича. Писатель понимал, что положение безнадёжно, тем не менее, бодрился и даже подтрунивал над своим недугом. «Имей в виду, самая подлая болезнь – почки», - говорил Булгаков одному из своих друзей. – «Она подкрадывается как вор, исподтишка, не подавая никаких болевых сигналов, именно так чаще всего. Поэтому, если бы я был начальником всех милиций, я бы заменил паспорта предъявлением анализа мочи, на основании коего и ставил бы штамп о прописке».

Морфий и обезболивающее

Булгаков судил о болезни профессионально, поскольку в молодые годы был практикующим врачом. В юности пошёл по стопам дядей со стороны матери: один из них, терапевт Михаил Покровский, был врачом патриарха Тихона; другой, Николай Покровский – известным гинекологом (к слову, именно Н. Покровский стал прототипом профессора Преображенского из «Собачьего сердца»).
Врачебная карьера Булгакова оказалась куда более скромной. Окончив в 1916 г. медицинский факультет Киевского университета, он получил диплом «лекаря с отличием со всеми правами и преимуществами, законами Российской Империи сей степени присвоенными». Однако «преимуществами» не воспользовался: ушёл добровольцем на фронт первой мировой войны, работал в военных госпиталях, затем около года – земским доктором в селе Никольское Смоленской губернии. В годы Гражданской войны успел послужить военврачом в армиях Украинской народной республики и Добровольческой армии генерала А. Деникина. Как знать, возможно, писатель эмигрировал бы вместе с отступающими белогвардейцами, но в 1920 г. он заболел тифом и чуть не погиб.
Работе в Никольском Булгаков посвятит свои «Записки юного врача». В одном из рассказов герой лечит дифтерию у крестьянской девочки, отсасывая плёнку через трубку. Процедура опасная, нередко смертельной болезнью заражался и сам доктор. Проводя такие операции, Булгаков вводил себе противодифтерийную сыворотку. Она более-менее защищала от инфекции, но давала тяжелые побочные эффекты, вызывая сывороточную болезнь и аллергические реакции. Именно это и случилось с Булгаковым: у него зудела кожа, распухло лицо, мучили сильные боли. Измученный врач выписывал сам себе рецепты на морфий. Со временем возникло привыкание, но от падения в наркотическую бездну Булгакова спасли жена и известный профессор И. Воскресенский, который ранее лечил его отца. Но это было уже в Киеве, куда Булгаков попал во время Гражданской войны. От одной зависимости избавиться удалось, но другая – привычка к обезболиванию - осталась. Иногда приходится слышать, что писателя погубило пристрастие к морфию. Это не так: к трагическому исходу его, возможно, привело потребление обезболивающих препаратов, разрушавших почки. Впрочем, сывороточная болезнь сопровождается повреждением почек, которое медленно, но неуклонно прогрессирует, приводя к терминальной почечной недостаточности. В любом случае – сочетание сывороточной нефропатии и применения нефротоксических препаратов добавляли к болезни многое.

«И самого недуга они верно не могут распознать»

Булгаков, как и любая творческая личность, был человеком крайностей. С одной стороны, памятуя судьбу отца, он очень боялся болезни почек, регулярно обследовался у врачей, тщательно и педантично следовал их рекомендациям. Посещая аптеку, по воспоминаниям друзей, «закупал лекарства обстоятельно и вдумчиво». Но с другой стороны – много курил, любил плотно поесть и выпить, игнорируя диету. Часто застолья с друзьями длились всю ночь. Очень тяжело Булгаков переживал травлю, развернувшуюся в 1930-е гг.: его здоровье подтачивали постоянный стресс и развившиеся из-за него фобии – боязнь открытого пространства, мания преследования и т.п. Из-за нервного перенапряжения возникали мучительные головные боли, которые писатель пытался заглушить всё новыми дозами обезболивающего.
В 1933 г. Булгакова осматривает консилиум известных московских врачей, но находят у него лишь «сильное переутомление». Пациента продолжают мучить жестокие приступы мигрени. В то время ещё не было гипертонической болезни, так как не было в обиходе врачей тонометров: это, скорее, сложное и изысканное исследование. Напомним, что известный метод измерения давления по Короткову впервые был научно объяснен лишь в 1905 году профессором М. Яновским.
По совету видного советского нейрохирурга А. Арендта, писателю назначили лечение… гипнозом. Поначалу Булгаков почувствовал себя великолепно: страхи исчезли, преодолён творческий кризис. Но вскоре «упорная головная боль» вернулась. Врачебное заключение от 22.05.1934 гласит: «Сего числа мною установлено, что у М.А.Булгакова имеется резкое истощение нервной системы с явлениями психастении, вследствие чего ему предписаны покой, постельный режим и медикаментозное лечение». Не помогло. Булгаков едет в Ленинград, лечиться «электризацией» у некоего доктора Полонского, вновь пробует сеансы гипноза. Пытаясь избавиться от окаянной мигрени, принимает «коктейль» из кофеина, фенацетина и пирамидона. Он регулярно сдаёт анализы крови и мочи, делает рентгеноскопию грудной клетки, систематически обращается к терапевтам и невропатологам. Однако здоровье продолжает ухудшаться.
В 1939 г. Булгаков впервые испытал кратковременную потерю зрения. По его словам, «сидел, разговаривал с одной дамой, и вдруг она точно облаком заволоклась – перестал её видеть. Решил, что это случайно, нервы шалят, нервное переутомление». Но вскоре, гуляя с женой по городу, Булгаков вдруг осознал, что не различает надписей на вывесках. Встревоженный писатель поспешил обратиться к маститому окулисту, профессору Н. Андогскому. Диагноз неутешителен: на глазном дне выявлены изменения, характерные для тяжелой артериальной гипертонии. Зафиксированы показатели АД писателя: «20.09.1939. Поликлиника Наркомздрава СССР. Булгаков М.А. Кровяное давление по Короткову Махim. 205/ Minim. 120 mm». Анализы выявили то, чего Булгаков опасался всю жизнь - хроническую почечную недостаточность. Как и у отца…
«Вот настал и мой черед, у меня болезнь почек, осложнившаяся расстройством зрения. Я лежу, лишенный возможности читать, писать и видеть свет». Это строки из письма Михаила Афанасьевича киевскому другу юности А. Гдешинскому. Но он всё-таки он не теряет надежды, с радостью сообщает сестре из санатория «Барвиха» об улучшении самочувствия: «У меня надежда зарождается, что на сей раз я уйду от старушки с косой… Сейчас меня немного подзадержал в постели грипп, а ведь я уже начал выходить и был в лесу на прогулках. И значительно окреп…. Лечат меня тщательно и преимущественно специально подобранной и комбинированной диетой. Преимущественно овощи во всех видах и фрукты».
Но диетой болезнь не победить, в глубине души доктор Булгаков это хорошо понимает. В конце 1939 г. он вновь пишет Гдешинскому: «Ну вот я и вернулся из санатория... Если откровенно и по секрету тебе сказать, сосёт меня мысль, что вернулся я умирать… Поточнее говоря о болезни: во мне происходит ясно мной ощущаемая борьба признаков жизни и смерти».
Писатель не скрывает горького разочарования в коллегах-врачах: «Не назову их убийцами, это было бы слишком жестоко, но гастролёрами, халтурщиками и бездарностями охотно назову. Есть исключения, конечно, но как они редки! Да и что могут помочь эти исключения, если, скажем, от таких недугов, как мой, у аллопатов не только нет никаких средств, но и самого недуга они порою не могут распознать. Пройдет время, и над нашими терапевтами будут смеяться, как над мольеровскими врачами… поэтому принял новую веру и перешел к гомеопату. А больше всего да поможет нам всем больным – Бог!». Возможно, резкие слова Булгакова в адрес медиков отчасти объясняются неприязнью к известному советскому терапевту и нефрологу, профессору М. Вовси, безапелляционно заявившему, что Булгакову осталось не более трех дней. На самом деле писатель прожил ещё шесть месяцев.
А вот рекомендации другого медицинского корифея тех лет – профессора В. Виноградова, личного врача И. Сталина:
«1. Режим – отход ко сну в 12 часов ночи.
2. Диета – молочно-растительная.
3. Питье не более 5 стаканов в сутки.
4 Порошки папаверина и др. 3 р/день.
5. (сестре) Инъекции Myol/+Spasmol gj 1,0 каждого.
6. Ежедневно ножные ванны с горчицей 1 ст. л., 10 часов вечера.
7 На ночь микстура с хлоралгидратом, 11 часов вечера.
8. Глазные капли утром и вечером».
Так лечили больных хронической почечной недостаточностью 80 лет назад. Об искусственной почке еще не слышали, хотя метод, как и измерение артериального давления, появился в первое десятилетие ХХ века. Но – в эксперименте. Не было атикоагулянтов, чтобы кровь не сворачивалась в аппарате, лишь в 20-е годы провели первые сеансы гемодиализа. Продлила бы жизнь Булгакова и трансплантация почки, но в то время трансплантологии как науки не существовало, она была уделом фантастов и энтузиастов-экспериментаторов. Не случайно пересадками органов занимался герой «Собачьего сердца» профессор Преображенский, хотя из его опыта, как известно, ничего путного не получилось.

«Ты со мной. Вот это счастье»

О последних днях умирающего писателя вспоминал друг Булгакова, киносценарист и драматург С. Ермолинский: «Это были дни молчаливого нравственного страдания. Слова медленно умирали в нем... Обычные дозы снотворного перестали действовать… Ничего уже не могло помочь. Весь организм его был отравлен, он ослеп… лежал на постели голый, в одной набедренной повязке (даже простыни причиняли ему боль), и вдруг спросил меня: «Похож я на Христа?». Тело его было сухо. Он очень похудел».
В последние дни Булгаков просил жену прочитать ему главу из «Мастера и Маргариты» о казни Иешуа («Бог! За что гневаешься на него? Пошли ему смерть!»). Незадолго до ухода он говорил жене: «Ты со мной. Вот это счастье. Счастье - это лежать долго в квартире любимого человека, слышать его голос. Вот и всё, остальное не нужно». Много лет Е. Булгакова вела дневник, она завершила его после последнего вздоха Михаила Афанасьевича: «10.03.1940. 16 часов. Миша умер».
Михаила Булгакова похоронили на московском Новодевичьем кладбище. На его могиле вдова установила «голгофу» - большой чёрный камень, ранее стоявший на могиле другого безвременно ушедшего русского писателя Н. Гоголя (кстати, родственника профессора М. Яновского, который, собственно и создал метод измерения АД «по Короткову») и брошенный при вскрытии его могилы. Многовато совпадений? Так ведь это Михаил Булгаков!