Когда мы жертвуем деньги для лечения больного ребёнка или подаём милостыню бабушке, стоящей в подземном переходе с протянутой рукой, то редко задумываемся над тем, насколько полезной и эффективной окажется наша помощь. Стоит ли рассматривать добрые дела через призму экономической целесообразности? Должна ли благотворительность строиться на рациональной основе? Совместим ли альтруизм с коммерцией? С этими вопросами мы обратились к эксперту по благотворительности В.Ю. Самородову. Будем рассчитывать, что данная публикация послужит толчком к обсуждению предложенной проблематики.

«Падающего подтолкни»?

- Вадим Юрьевич, в последние годы всё чаще приходится слышать о философии эффективного альтруизма. Но уместно ли обсуждать эффективность, если речь идёт о благом порыве души?

- На самом деле, вопрос эффективности альтруизма очень актуален, поскольку людям, жертвующим на благотворительность крупные суммы, важно знать как будут расходоваться их деньги. Существует целое экспертное сообщество, проводящее независимую оценку различных благотворительных программ. Вопрос в том, что считать результатом альтруизма?
Идея эффективного альтруизма сформулирована профессором Принстонского университета П. Сингером и его последователями, в частности У. Макаскиллом, профессором Оксфордского университета и автором книги «Ум во благо», в которой изложены основные постулаты этой теории. Макаскилл предлагает оценивать эффективность любой благотворительной деятельности по индексу QALY (Quality-adjusted life years). Это метод экономической оценки, применяемый, прежде всего, в области фармакологии и здравоохранения. [От редакции - математическое выражение «добавленные годы качественной жизни»: добавленные годы, которые получатся вследствие применения технологии, умноженные на индекс качества жизни в конце добавленного периода]. Профессиональное сообщество относится к QALY неоднозначно, поскольку при расчётах приходится учитывать огромное число факторов, в том числе – субъективных. В основном, QALY используют для оценки различных медицинских технологий при лечении определенных заболеваний в ограниченной группе пациентов. Но автор книги «Ум во благо» предлагает использовать этот метод при принятии решений в области благотворительности. И здесь такой подход не только спорен, но выходит за грань циничности (которая иногда бывает необходима в вопросах здравоохранения).

- Например?

- Макаскилл – убеждённый сторонник эвтаназии для неизлечимых больных, поскольку помогать этим людям «неэффективно». Например, по методике QALY, делается вывод о том, что покупать антимоскитные сетки для африканцев лучше, чем тратиться на лечение онкобольных: сетки смогут предотвратить заболевание малярией, спасти тысячи жизней…

- … а онкобольным помогать не стоит, поскольку они обречены?

- Да, получается такой неоднозначный вывод. Но ведь, даже если закрывать глаза на моральные нормы и рассуждать с позиции «чистой» эффективности, универсальных благотворительных и социальных технологий попросту не существует. Оптимальное решение в любой экстраординарной ситуации в разных странах мира следует принимать, учитывая массу факторов: экономику, уровень местного здравоохранения, силу и влияние государственных структур, культурные особенности населения, и главное – момент и время, когда надо принять решение… Ни одна расчетная методика не способна учитывать такое количество нюансов.
И ещё один очень важный вопрос: может ли в принципе кто-то говорить кому помогать, кому не помогать, что лучше, что хуже? Это твой порыв, твои средства и твоё решение.
К слову, «альтруизм» не всегда равен «благотворительности» или «добру».

- Поясните.

- Альтруисты стремятся совершить подвиг, изменить мир к лучшему. Но желание добиться изменений скорее и любыми средствами может привести к использованию методов, которые никак нельзя назвать «добром» - так, например, террористические акты часто совершаются исключительно из альтруистических побуждений, но спросите мнение жертв...

Капля точит камень

- Давайте вернёмся к добру и благотворительности. Если эффективность альтруизма оценить невозможно, то зачем вообще об этом говорить? Может надо просто давать деньги и не спрашивать?

- Это очень важный вопрос, над которым бьются благотворительные организации и исследователи, и здесь надо сделать некоторые пояснения.
Во-первых, альтруизм и благотворительность – не синонимы. Как мы уже начали обсуждать, альтруизм не всегда может быть «добрым», а благотворительность – не всегда альтруистична. Альтруизм – порыв души, внутренняя ценностная установка, а благотворительность – это один из инструментов проявления альтруизма. Благотворительная деятельность, которая основана на настоящем альтруистическом порыве, получает мощнейший мультипликатор в виде лидерской убежденности и готовности когда нужно - действовать, когда необходимо - ждать, а если надо - терпеть лишения. За этим кроется чрезвычайная сила, способная пробивать стены. Поэтому благотворительность называют «мягкой силой», с которой надо считаться.

- А насколько влиятельной может быть благотворительность?

- Знаете, часто приходится слышать: ну что она даёт, ваша благотворительность? Сколько денег «перевели», например, на Африку, а как жили там люди в нищете, так и живут. Но что вы считаете приемлемым результатом? Чтобы Африка по уровню жизни догнала Европу? Вы представляете, сколько времени и средств на это потребуется? Посмотрим на проблему иначе. Специфика благотворительности не только в оказании помощи нуждающимся, но и в том, что она привлекает внимание к их проблемам, инициирует дискуссию по самым разным вопросам - положение женщин, доступность образования и здравоохранения, отношение к расовым различиям. Это долгий и сложный процесс, он может длиться долго без особых успехов, но в какой-то момент случается прорыв: изменение законодательства, появление образования для девочек, формирование национальных программ планирования семьи, победа над болезнями и т.д. Все это происходит благодаря кропотливой и упорной работе неравнодушных альтруистов.
Чтобы понять насколько это мощная сила и насколько с ней считаются, достаточно привести пример российского закона об «иностранных агентах», который, по сути, запретил деятельность международных организаций, занимающихся развитием благотворительности в стране, признав тем самым силу их влияния на общественные и даже политические процессы.

- А можно ли привести пример такого влияния благотворительной организации в России?

- Один из самых ярких примеров, с моей точки зрения, благотворительный фонд «Старость в радость» - изначально студенческого проекта, по которому молодые люди ездили по домам престарелых с концертами для стариков. Со временем волонтёров становилось всё больше, и они всё больше начинали видеть глубокие пороки и проблемы системы социальной помощи пожилым. Скажем, приезжают они в дом престарелых, а зрителей нет, потому что они самостоятельно прийти не могут - инвалидных колясок нет. Стали привлекать средства для закупки. Потом выяснилось, что нет персонала, чтобы стариков в эти коляски пересадить. Одно цеплялось за другое, но это только добавляло молодым людям сил и энергии, в итоге студенческий проект стал всероссийским движением, получившим широкое признание. В 2018 г. лидер движения Елизавета Олескина приняла участие во встрече с Президентом, по результатам которой были приняты решения о создании в России системы долговременного ухода, а фонд стал основным методологом этого процесса. Так, студенческая инициатива менее чем за 10 лет привела к настоящим системным изменениям в государственной социальной политике. Это ли не сила? Но до этого надо было дойти, испытывая боль бессилия и неверия, постоянно находясь в состоянии нехватки средств и ресурсов. Пройти через такие испытания и добиться таких результатов могут только настоящие альтруисты.
То же можно сказать и о Фонде помощи хосписам «Вера», который на практике изменил систему паллиативной помощи в России, сделав её не только более профессиональной, но главное – человечной.

- Тем не менее, зачастую представителей благотворительных организаций воспринимают как навязчивых просителей, стремящихся заполучить деньги на реализацию неких сомнительных проектов.

- Это как раз нормально, меня больше всего веселит, когда налоговые органы говорят: «Почему у вас в проекте зарплаты – вы же благотворительная организация?».
Альтруист вовсе не должен быть нищим: чтобы добиться реальных прорывов, нужна большая команда профессионалов, которых сложно и очень непродуктивно привлекать на добровольной основе. Само понятие «организация» предполагает некую устойчивость, и значит она должна зарабатывать. Мы не любим агентов по продажам и рекламу, но все разумные люди понимают, что без неё просто никто не узнает о продукте или социальной проблеме. Просто надо относиться к благотворительности, как к профессии и части экономики.
Многие благотворительные организации выстроили свою работу по лекалам настоящего бизнеса, прежде всего те, у кого есть конкретный и понятный «продукт», например, лечение больного ребенка. Именно от таких организаций мы чаще всего получаем запросы на поддержку, и именно к ним предъявляем больше всего требований по эффективности – сколько детей вылечили, сколько денег потратили, какую часть составили административные расходы?
Публичность и репутация для фондов – это всё. Поэтому в данной сфере мы видим крупные СМИ (например «Коммерсантъ» и «Русфонд») и известных людей, таких как Чулпан Хаматова.
В бизнес-подходах этих организаций нет ничего плохого, как раз наоборот – благодаря их наличию, мы можем им доверять.

- Получается, что коммерция постепенно вытесняет альтруизм.

- Не совсем так, потому что поток помощи конкретным детям – только часть процесса, которая видна на поверхности, но к оценке деятельности этих организаций нельзя применять только бизнес-логику (т.е. прибыль). Результатом работы фондов прямой помощи тоже являются системные изменения – в стране начинают делать операции, на которые раньше не было средств, значит идет развитие медицины; начинают ставиться диагнозы, которые раньше не ставились; выявляются системные проблемы с поставкой определенных лекарств, качеством ухода, взаимодействием разных служб и ведомств, с пробелами в системе финансирования медицины – ОМС, квотирования высокотехнологичного лечения и т.д. Именно эта невидимая широкой общественности работа даёт самые важные результаты.

- Иногда приходится слышать: мол, я деньги на лечение ребёнка пожертвовал, а он либо умер, либо ему уже сделали операцию. И, стало быть, деньги мои пропали попусту.

- Прежде всего, следует помнить, что пожертвованные средства доходят до адресата не молниеносно, и крупные фонды стараются не ждать пока будет собрана вся сумма, т.к. часто помощь нужна очень срочно. Оплачивают операцию, что называется, «авансом». В таком случае, если вы пожертвовали именно на этого ребёнка, можете не сомневаться, что ваши деньги не пропадут, а помогут другому нуждающемуся малышу, поскольку, к сожалению, при современном развитии российского здравоохранения, эта потребность пока неиссякаема.

- Но бывает, что люди хотят помочь именно тому ребёнку, чья судьба затронула их особенно сильно.

- В таком случае, полагаю, есть смысл передать деньги напрямую его родителям. Это гарантирует, что деньги получит тот самый ребёнок, но совершенно не гарантирует их целевое использование. Нужно понимать важную вещь: жертвуя средства крупному благотворительному фонду, вы помогаете не просто конкретному ребёнку, но, в том числе, вкладываетесь в развитие системы оказания медицинской помощи детям.

- Вы много лет занимаетесь благотворительностью, наверняка можете привести яркий пример из собственной практики…

- На рубеже 2000-х гг. мы поставляли продуктовые наборы в отдалённые регионы Сибири. Программу поставок оплачивал канадский Красный крест. Арендовали мы вертолёт, загрузили в него провизию и полетели в небольшую деревеньку. Садимся и видим, как из домов к нам бегут люди. Мы радуемся их энтузиазму, выгружаем коробки с продуктами, готовимся раздавать гуманитарную помощь и принимать благодарности. А народ пробегает мимо нас и устремляется к «вертушке», где пилот через окно кабины начинает продавать собравшимся водку. Впечатление было сильное.
Многому научила меня эта история. Прежде чем помогать, необходимо изучить ситуацию и понять что нужно тем, кого ты собрался облагодетельствовать, иначе потратишь впустую уйму денег, сил и времени. Гуманитарная помощь, прежде всего, нужна при чрезвычайных ситуациях - природных и техногенных катастрофах, военных конфликтах. В этой ситуации достаточно просто разобраться, что делать и кому нужна помощь, но в «мирное время» всё намного сложнее, поскольку в этом случае речь идёт не о спасении жизни, а повышении её качества, и здесь есть очень много нюансов, в которых невозможно разобраться без профессионалов.

- Как Вы оцениваете современное состояние благотворительности в России?

- Оптимистично. Сейчас, благодаря появлению крупных частных фондов и Фонда президентских грантов, удалось преодолеть «провал», возникший после принятия «закона об иностранных агентах» и полного исхода из страны иностранных и международных организаций. В наши дни появилась, образно говоря, «новая волна» благотворителей, опирающихся на собственные силы и не связанных с зарубежным финансированием. Новые лица российского альтруистического движения – люди успешные и обеспеченные - не воспринимают сотрудников благотворительных организаций как надоедливых попрошаек. Напротив - создают собственные фонды и даже дают им свои фамилии (Тимченко, Потанин и др.).
Другой позитивный фактор - формирование и расширение негосударственного сектора оказания социальных услуг населению, который способствует профессионализации и адекватному восприятию некоммерческого сектора в обществе.