Я всегда волнуюсь, когда вспоминаю последствия землетрясения в Армении 30 лет назад. Это было огромное потрясение и эмоциональное, и профессиональное. Расскажу больше о профессиональном, так как всё забывается, а сделанное тогда должно служить людям и сегодня.

К моменту землетрясения я уже более 5 лет занимался плазмаферезом, а в 1987 г. у меня был пациент с синдромом длительного сдавления, у которого с помощью плазмафереза очень быстро ликвидировали острую почечную недостаточность. В апреле 1988-го я рассказывал об этом на декаднике на кафедре гематологии у отца. Насколько мне известно, это было первое в мире сообщение об эффекте плазмафереза при синдроме сдавления. Так получилось, что армянские друзья пригласили приехать в Ереван, поставить методику, рассказать, показать. В июне 1988-го я попал в Ереван, в институт, который сейчас называется Институтом хирургии имени Александра Львовича Микаеляна.
О случившейся трагедии, я узнал из средств массовой информации. К этому времени бригада Гематологического центра, который возглавлялся моим отцом Андреем Ивановичем Воробьёвым, уже вылетела в Ереван. Попросил присоединить - послать меня к этой бригаде. Вылетал я спецрейсом, спустя 3 дня после землетрясения.
По прилету в Ереван, сразу поехал к Микаэляну. Там уже два дня как развернулась бригада Гемцентра. Пришел к Александру Львовичу ближе к вечеру, и он поручил мне… возглавить на ночь Институт. Я теперь понимаю правильность такого решения. Моя первая задача состояла в выписке всех больных, остававшихся в институте: шёл сплошной поток пострадавших, их надо было куда-то размещать. Серьёзная проблема, так как везде были чьи-то родственники, все переживали за близких, горячились.
Вторая задача: формирование и организация транспорта пострадавших в Москву. Был такой вылет вместе с министром здравоохранения СССР Евгением Чазовым, несколько десятков человек вывезли из Еревана. Это, как теперь я понимаю, было неверным решением. На много часов эвакуируемые остаются без интенсивной помощи, что усугубляет их состояние, ведёт к дополнительным осложнениям. Сам Микаэлян не мог выполнить эти задачи: нужен был чужой человек, на которого нельзя было бы воздействовать. Александра Львовича растерзали бы.
Одновременно приходилось непрерывно в круглосуточном режиме проводить диализ: десятки людей с острой почечной недостаточностью нуждались в искусственной почке. Институт располагал очень старыми аппаратами для гемодиализа. В частности, они не подходили для детей, а дети у нас были, и немало. Как я проводил диализ маленьким детям на этой громоздкой аппаратуре – сам себе удивляюсь. Но, опыт у меня к тому времени накопился большой, как-то исхитрялся.
Был мучительный выбор медицинской сортировки – кому делать первому, кому – второму. Всех одновременно взять я не мог, кто-то требовал, кто-то – понимал. Это просто на бумаге, и совсем непросто - глаза в глаза. Это была ночь принятия, как сказали бы сегодня, непопулярных решений.
Врачи, в основном, ушли спать. До меня трое суток они работали непрерывно. Они были истощены и морально, и физически: шёл непрерывный поток пострадавших в операционную, где производились «лампасные разрезы» (фасциотомия), когда рассекается кожа, чтобы высвободить отечные ткани для предотвращения вторичного сдавливания поврежденной конечности.
Я горд, что выстоял эту ночь. Наутро вернулись отдохнувшие врачи, и мы продолжили лечение дальше. Плазмаферез делали всем, кого доставляли из Спитака и Ленинакана в первые сутки после извлечения из завала. Для этого из Москвы бригада Гемцентра привезла донорский передвижной пункт с нескольким центрифугами, которые одновременно использовались и для получения плазмы от доноров. Мы также нашли центрифуги в Ереване, в научно-исследовательских институтах. У нас прошли плазмаферез около 300 человек.
К концу первой недели поток пострадавших ослабел. Вскоре прибыло подкрепление — врачи из Германии, Шотландии. Привезли дополнительные аппараты для гемодиализа - современные, новые. Они заменили «микаеляновские» аппараты.
Нам удалось сделать две фантастические вещи. Во-первых, у нас было очень мало почечных недостаточностей — 10% среди тех, кому успевали сделать пламзаферез в первые сутки после извлечения из завала. Это было абсолютно новым: плазмаферез позволяет предупредить развивающуюся почечную недостаточность. И смертность была в 10 раз примерно ниже, чем обычно. И второе — мы не ампутировали ни одной конечности. Тут играли роль и лампасные разрезы, и гиперборическая оксигенация, которая была доступна в институте.
Эти результаты, насколько мне известно, не были воспроизведены нигде и никогда. Почему? Потому, что мы были фактически «первой рукой», то есть люди доставались из-под завалов и тут же привозились в Ереван к нам. И мы сразу в течение суток могли сделать им эти процедуры. Гипербарическая оксигенация, кроме того, позволила избежать анаэробной инфекции - неприятного, практически смертельного осложнения, которого у нас тоже не было. Это были реальные победы в медицине.
В Ереване мы с В.М. Городецким написали методические рекомендации Минздрава СССР по лечению синдрома длительного сдавления. Трагедия в Армении показала: интенсивная помощь должна оказываться в кратчайшие сроки, а эвакуация должна быть очень короткой, ее многоэтапность - просто потеря времени, здоровья и жизни людей. Обезболивание, введение жидкости, иммобилизация поврежденных конечностей, лампасные разрезы и максимально ранний плазмаферез. Никаких жгутов и ампутаций: это только усугубляет состояние. Медицинская помощь должна быть максимально приближена к пострадавшим.
Уже после землетрясения, в феврале 1989 г., мы провели в Ереване круглый стол журнала «Терапевтический архив», собрали всех из Москвы, Санкт-Петербурга и Еревана, кто участвовал в оказании помощи. Врачи делились медицинским опытом, вынесенным из оказания помощи пострадавшим в трагедии. Результаты этого круглого стола запретили к публикации, их опубликовали только лет через десять.
Костяком нашей бригады были профессора Юрий Андреев, Владимир Городецкий, Павел Максимов. Много ребят помоложе, из тех, кто активно принимал участие. Конечно, не забываю наших ереванских коллег. До последнего времени мы каждый год собирались бригадой во главе с моим отцом Андреем Ивановичем, вспоминали те дни. Сложилась у нас такая традиция. Хотя многих уже нет с нами.
Описывать человеческие трагедии нет сил. Сейчас много фильмов, рассказов про это. Врач не имеет права на жалость: он должен помогать. Поверьте – это очень и очень трудно. Вот только две одинаковые судьбы: молодые мамы, потерявшие новорожденных детей, умерли от тоски. У них не было никаких особых травм, но обе просто угасли. Молодого паренька, единственного оставшегося в живых из его класса мы выхаживали кагором. От депрессии. Может и не профессионально, но эффективно. Вы только представьте себе горстку врачей среди этого моря человеческой трагедии. Да, в эти дни мы прониклись фразой «врач подобен богу»…