За полтора столетия опубликовано множество книг о жизни Фёдора Михайловича Достоевского, из них можно составить целую библиотеку. Но по-прежнему в судьбе гениального русского писателя остаётся немало тайн, которые тщетно пытаются разгадать его биографы.

Томас Манн как-то заметил, что о здоровье писать несравненно легче, чем о болезни. История Достоевского – блестящее доказательство правоты этих слов: родные и друзья Фёдора Михайловича часто упоминали в письмах и мемуарах о терзавших его припадках, но никто не знал, когда они начались, и что стало причиной недуга. Дочь Достоевского и его личный доктор полагали, что первый эпилептический приступ у писателя случился в 19 лет, после того, как он узнал об убийстве своего отца. Брат Фёдора Михайловича уверял, что болезнь стала следствием стресса, испытанного им в 28-летнем возрасте, когда в декабре 1849 г. Достоевского, в числе других участников революционного кружка Петрашевского, приговорили к смертной казни. Арестованных вывели на Семёновский плац для расстрела, солдаты навели ружья на обреченных, и лишь в последний момент объявили об амнистии: «высшую меру» заменили каторгой. Сам же писатель поначалу болезнь свою всерьёз не воспринимал, шутливо называя её «кондрашкой с ветерком». Но со временем, по мере учащения приступов, сопровождавшихся глубокими обмороками, конвульсиями и потерей памяти, стал относиться к ней куда более серьёзно. Спустя полтора века после смерти писателя, об этиологии его заболевания можно только гадать*.

«У меня есть прожект сделаться сумасшедшим»

Ф. М. Достоевский родился в 1821 г. в большой семье врача московской Мариинской больницы для бедных. Отец, Михаил Андреевич, был человеком суровым, державшим семью в «ежовых рукавицах». Мать заболела туберкулёзом и рано умерла, после чего отец начал пить. Безысходную тоску и гнев он вымещал на своих крестьянах, которые, устав от жестоких издевательств барина, убили его.
Зигмунд Фрейд в статье «Достоевский и отцеубийство» утверждал: писатель подсознательно ненавидел отца и желал ему смерти, а эпилепсия стала физическим проявлением раскаяния и вины, которые он стал испытывать после его гибели. Ненависть распространялась и на «отца нации» - царя. Вот почему, полагал Фрейд, молодой Достоевский примкнул к революционерам-петрашевцам. Не берёмся судить насколько прав великий психоаналитик, но достоверно известно одно: смерть отца стала для писателя жестоким потрясением. «У меня есть прожект сделаться сумасшедшим» - писал Фёдор Михайлович брату. Он хотел скрыться от всех и остаться наедине со своими чувствами и переживаниями.
В то время юный Достоевский учился в Главном инженерном училище в Санкт-Петербурге. По воспоминаниям однокурсников, он был робок и замкнут, избегал ходить в гости, часто смущался без особых причин, а однажды, когда его представили известной красавице, от волнения упал в обморок. К кулинарным изыскам и алкоголю оставался равнодушен (хотя отец и оба брата горячительными напитками злоупотребляли), зато любил сладости. Был суеверен, ходил к гадалкам, и, как Гоголь, очень боялся летаргического сна. После тяжёлых приступов болезни Достоевский оставлял на столе записку: чтобы хоронили его не раньше, чем через пять дней после того, как врачи констатируют смерть.
К слову, о врачах. Сохранились воспоминания двух медиков, друзей молодого писателя. Вот как описывал Достоевского Александр Ризенкампф: «Он был довольно кругленький, полненький блондин, щёки бледные, с веснушками. Его постоянно мучил сухой кашель, особенно обострявшийся по утрам… Хриплый его голос при частом опухании подчелюстных и шейных желёз, также землистый цвет его лица указывали на порочное состояние крови (на кахексию) и на хроническую болезнь воздухоносных путей».
Диагноз, прямо скажем, скверный, хотя с кахексией Ризенкампф, пожалуй, погорячился: ведь её симптомы - резкая потеря веса, слабость и крайнее истощение организма. Как-то не вяжется это с описанием «кругленького, полненького блондина». Опровергает диагноз Ризенкампфа другой приятель Достоевского, доктор Степан Яновский: «Лёгкие при самом тщательном осмотре и выслушивании оказались совершенно здоровыми». И где же «хроническая болезнь воздухоносных путей»? Воистину, сколько врачей – столько и мнений.
Похоже, Достоевский не очень полагался на мнение друзей-медиков, поэтому старался, по возможности, «быть в теме». Яновский вспоминал: «Фёдор Михайлович часто брал у меня книги медицинские, особенно те, в которых трактовалось о болезнях сердца, мозга и нервной системы». Располагая подобной литературой и живым воображением, любой мнительный человек способен диагностировать у себя массу самых разнообразных заболеваний. Вот и Достоевский каждый визит к доктору начинал с демонстрации своего языка: «Ну а язык-то как, хорошо? Белый, без желтизны? Как находите?.. Вот и спать хуже стал, и голову, батенька, мне мутило… Значит, нервы, ну, конечно, нервы. Значит, кондрашки не будет? Это хорошо! Лишь бы кондрашка не пришиб, а с остальным сладим».
Панически боящийся «кондрашки» (апоплексического удара), Достоевский страдал несколькими серьёзными недугами - например, геморроем, терзавшим его до конца жизни. В одном из писем писатель жалуется: «Вот уже месяц замучил меня геморрой. Вы об этой болезни, вероятно, не имеете и понятия, каковы могут быть её припадки. Вот уже третий год сряду она повадилась мучить меня два месяца в году – в феврале и в марте. И каково же! Пятнадцать дней должен был я пролежать на моём диване и пятнадцать дней не мог взять пера в руки». Однако вовсе не геморрой стал для него самой страшной опасностью.

«Он бывал иногда совершенно невозможным после припадка»

В 1850 г. Достоевского этапировали на каторгу в Омск. Позднее писатель вспоминал о ней, как о «страдании невыразимом, бесконечном». Именно тогда, по его словам, начались первые припадки. Через четыре года арестанта отправляют на военную службу в гарнизон Семипалатинска. После каторги она была уже не так страшна, но самым мучительным стало обязательное участие в экзекуциях над провинившимися солдатами. После одной из них Достоевский упал в конвульсиях.
В 1857 г. писатель женился на Марии Дмитриевне Исаевой, но брак оказался несчастливым. Уже через несколько дней Фёдор Михайлович перенёс тяжёлый эпилептический припадок, ставший шоком для супруги. Доктора предупредили её: во время приступа муж может умереть от горлового спазма. Тяжёлая болезнь стала неожиданностью и для самого Достоевского, в письме брату он писал: «Женясь, я совершенно верил докторам, которые уверяли, что это просто нервные припадки, которые могут пройти с переменой образа жизни. Если бы я наверное знал, что у меня настоящая падучая, я бы не женился».
Десять лет спустя, вступая после смерти жены во второй брак, Достоевский заранее предупредит свою новую избранницу, Анну Григорьевну Сниткину, о болезни. Вот как она описывает один из приступов супруга: «Вдруг раздался ужасный нечеловеческий вопль, и Федор Михайлович начал склоняться вперед. Я обхватила его за плечи и силой посадила на диван. Но каков был ужас, когда я увидела, что бесчувственное тело моего мужа сползает с дивана, а у меня нет сил, удержать его. Сама я тоже опустилась, и все время судорог держала его голову на своих коленях… Мало-помалу судороги прекратились, и Федор Михайлович стал приходить в себя; но сначала он не осознавал, где находится, и даже потерял свободу речи».
Начиная с 1860 г., Достоевский педантично записывал даты приступов в блокноте. Свою историю болезни вёл до своей смерти, зафиксировав за 20 лет 102 приступа. О приближении припадка писателя «извещали» усиливающийся звон в ушах и застилающая глаза красная пелена. Судя по симптомам, у него были поражены затылочная область и височная извилина. Во время приступа лицо Достоевского краснело, он бился в судорогах и терял память. Иногда, придя в себя, находил разбросанные по комнате листы, исписанные неразборчивыми каракулями. Два-три дня после приступов Федор Михайлович чувствовал себя совершенно разбитым: «Иногда забываю совсем людей, которых знал совсем хорошо, забываю лица. Забыл все, что написал после каторги. Когда дописывал «Бесы», то должен был перечитать все сначала, потому что перезабыл даже имена действующих лиц».
Случалось, что накануне приступа Достоевского охватывала эйфория: «На несколько минут я испытывал такое счастье, какое невозможно ощутить в обычной жизни, такой восторг, который непонятен никому другому. Я чувствовал себя в полной гармонии с собой и со всем миром, и это чувство было таким сильным и сладким, что за пару секунд такого блаженства я бы отдал десять и более лет своей жизни, а может и всю жизнь».
А затем наступало «похмелье». Один из друзей Достоевского вспоминает: «Он бывал иногда совершенно невозможным после припадка… в своей раздражительности и странностях. Придет он, бывало, ко мне, войдет, как черная туча, иногда даже забудет поздороваться, изыскивая всякие предлоги, чтоб побраниться, чтоб обидеть, и во всем видит себе обиду, желание дразнить и раздражать его». Современные эпилептологи расходятся во мнениях о природе приступов Достоевского. Одни видят в них генерализованные судорожные припадки, другие - парциальные, а некоторые предполагают сочетание обоих типов.

Синдром Достоевского

Лудоманию – болезненную страсть к азартным играм – иногда называют «синдромом Достоевского». Тому есть все основания. Анна Григорьевна знала, что её муж не только эпилептик, но и игрок, однако не предполагала насколько игра поглощает писателя. Достоевский верил, что создал определённую систему, способную привлечь благосклонность Фортуны. Увы, за считанные дни он спустил все деньги в казино Баден-Бадена и начались походы к ростовщику: сначала - драгоценности жены, затем – личные вещи. Однажды удалось выиграть целое состояние, но вскоре Достоевский вновь погрузился в игорный омут и проиграл всё. Однако мощное эмоциональное потрясение помогло выйти из творческого кризиса и придало новые силы: за три недели он написал более ста страниц «Идиота».
Анна Григорьевна вспоминала: «Я поняла, что это не простая слабость воли, а всепоглощающая человека страсть, нечто стихийное, против чего даже твердый характер бороться не может… Я никогда не упрекала мужа за проигрыш, никогда не ссорилась с ним по этому поводу и без ропота отдавала ему наши последние деньги».
Опутанный паутиной долгов, осаждаемый кредиторами, Достоевский работал много и тяжело. Хвори и раздражение накапливались, и тогда Анна Григорьевна сама (!) предложила мужу развеяться в казино. Конечно же, он проигрался дотла, лишив последних денег и жену, и обожаемую новорожденную дочь. Раскаяние Достоевского было безмерно: «Надо мною великое дело совершилось, исчезла гнусная фантазия, мучившая меня почти десять лет…я всё мечтал выиграть; мечтал серьезно, страстно. Теперь же все кончено!». Писатель сдержал слово: он покончил с игрой, навсегда избавившись от «гнусной фантазии».

«Не удерживай»

Достоевский никогда не умел распоряжаться деньгами, поэтому всегда нуждался в них. Болезнь и бессонные ночи, проводимые за письменным столом, привели к нервному и физическому истощению. Своё состояние он описывает в романах, прячась под маской литературных персонажей. Так, в «Униженных и оскорблённых» читаем: «По наступлению сумерек, я стал впадать в то состояние души, которое я называю мистическим ужасом. Это самая тяжёлая, мучительная боязнь чего-то, чего я сам определить не могу, чего-то непостигаемого и несуществующего в порядке вещей». Открываем «Записки из подполья»: «Страстишки во мне были острые, жгучие от всегдашней болезненной моей раздражительности… Порывы бывали истерические, со слезами и конвульсиями». А уж сколько персонажей-эпилептиков в произведениях Достоевского: Нелли в «Униженных и оскорбленных», князь Мышкин в «Идиоте», Кириллов в «Бесах», Смердяков в «Братьях Карамазовых»! Стоит ли говорить, что симптомы болезни героев описаны максимально точно и ярко.
К 1879 г. здоровье 58-летнего Достоевского окончательно расстроилось. Один из друзей писал: «Он был необыкновенно худ и истощён, легко утомлялся и страдал от своей эмфиземы. Он жил, очевидно, одними нервами, и всё остальное его тело дошло до такой степени хрупкости, при которой его мог разрушить первый, даже небольшой толчок».
«Толчок» случился в январе 1881 г. - лёгочное кровотечение. Врачи оказались бессильны. Утром 28 января Достоевский попросил раскрыть наугад Евангелие и прочесть верхние строки открывшейся страницы. Он всегда так делал в трудные минуты. Жена прочитала вслух: «Но Иисус сказал ему в ответ: «Не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду» (Матф., гл. 3). «Ты слышишь, - сказал Достоевский. – Не удерживай, это значит, что я умру».
Приехал доктор Н.П. Черепнин, его стетоскоп уловил последний удар сердца гения. Этот стетоскоп врач сохранил, как реликвию.