1 ноября исполнилось 90 лет моему отцу, выдающемуся врачу современной России, академику Андрею Ивановичу Воробьеву. Напишу о нем немного отстраненно, в «третьем лице» (хотя не везде удается это сделать, тем более, что многие задачи мы решали совместно).

«В школьные годы пришлось пожить в детском доме»

Отец родился в семье научных работников, связанных с медициной. Во время Октябрьской революции в Москве они были с ранеными в клинике на Пятницкой улице, принадлежавшей будущему тестю - Самуилу Исааковичу Кизильштейну. Позже родители Андрея Ивановича поддерживали линию Л.Д.Троцкого против укрепления сталинизма, он даже бывал у них дома. Дед, Иван Иванович, воевал в Гражданскую войну, затем работал на кафедре физиологии в Первом медицинской институте. В годы террора был расстрелян. Бабушка, Мария Самуиловна Кизильштейн, работала в Институте питания, была арестована и провела 20 лет в одиночной камере, в лагере на Колыме и в ссылке в Казахстане.
Вырос Андрей Иванович, благодаря любви и теплу окружающих, родственников, перенесших свое доброе отношение с его родителей на детей. Андрей Иванович - представитель первого поколения мальчиков, не попавших на войну. В школьные годы пришлось пожить в детском доме в Пермском крае, голодать, поработать и маляром, и электриком. Школу он закончил с опозданием, но с золотой медалью, благодаря настойчивости двоюродного брата Анатолия, вернувшегося с войны.
Поступил в 1-й медицинский институт, хотя душа его лежала в модной тогда физической плоскости: врач везде был потребен, даже в лагере. А, учитывая массовые «посадки» детей врагов народа, не думать об этом было нельзя. В институте женился на Инне Павловне Коломойцевой, чья судьба была похожа как две капли воды на его собственную. Для свадьбы брал напрокат рубашку и пиджак. В 1953 г. родился сын Иван, что позволило жене сохранить московскую прописку.

Гематолог и «посол мира»

После окончания института в 1953 г. Воробьев был распределен в Волоколамск, где одновременно выполнял функции терапевта, акушера, педиатра и… патологоанатома. Пытливый молодой доктор впервые в стране провел обменное переливание крови при гемолитической желтухе новорожденных. С этого начался путь Андрея Ивановича как гематолога: его представили Иосифу Абрамовичу Кассирскому. Так он оказался на кафедре института усовершенствования врачей, возглавляемой этим блестящим клиницистом, поступил в ординатуру, начал заниматься с курсантами и делать диссертацию. После переезда в Москву, в 1958 г., родился сын Павел. Жена, отработавшая после распределения в Волоколамске, устроилась на кафедру Нервных болезней в 1-й медицинский институт.
В ходе научных исследований Воробьевым было обнаружено появление популяции измененных эритроцитов при различных анемиях, что позднее стало основанием для выдвижения гипотезы о шунтовом кроветворении, разработана оригинальная методика исследования уровня гемоглобина в крови.
Огромное влияние на Воробьева оказало знакомство и участие в биологическом семинаре математика Израиля Моисеевича Гельфанда, появившемся в начале 60-х гг. Там произошло знакомство с многими выдающимися биологами, сформировавших костяк биологической науки страны. Стимулом появления этого семинара явилась смертельная болезнь – острый лейкоз – одного из сыновей Израиля Моисеевича: он понял, что гематология без биологии не сможет развиваться.
В середине 60-х гг. Андрей Иванович выезжает «послом мира» в только появившееся тогда независимое государство Кувейт, где несколько месяцев развивает медицину молодой страны. Шейхи, бедуины, морские ежи, нефть в пустыне, верблюды – все это было как из сказки.

Институт Биофизики и научные декадники

Вскоре по возращении он уходит с кафедры руководить клиникой в Институт Биофизики, занимающийся вопросами радиационной медицины, диагностикой и лечением острой лучевой болезни. Вокруг него появляются молодые сотрудники, со многими из них он проработал до последних лет своей трудовой биографии. Пожалуй, самым значимым его коллегой была Марина Давыдовна Бриллиант. Марина стала ученицей Воробьева еще на кафедре, потом пошла с Воробьевым в Институт Биофизики и вновь вернулась на кафедру. Практически все статьи и книги по гематологии были написаны в соавторстве с Мариной Давыдовной. Она занималась сбором и анализом бесчисленной литературы, вела больных с острыми лейкозами. Назвать Марину Давыдовну «правой рукой» мало – она была вторым «я» Воробьева.
В Институте Биофизики появляется абсолютно новое и оригинальное решение по биологической дозиметрии, позволяющее оценить дозу радиации, воздействующую не только на организм в целом, но даже на отдельные его участки. Активно включается Андрей Иванович в возрождение в стране генетики, собрав под редакцией И.А.Кассирского книгу «Генетика в гематологии». Напомним, что к тому времени лишь несколько лет назад закончились мрачные времена «лысенковщины».
Докторская диссертация А.И. Воробьева была посвящена вопросам опухолевой прогрессии – изменению свойств опухолей, в частности – чувствительности к химотерапии, в процессе их развития, клоновости опухолей (происхождение из одной мутировавшей клетки всех клеток опухоли). Многие правила опухолевой прогрессии были сформулированы Андреем Ивановичем впервые. Этот вопрос и в настоящее время является фундаментальной проблемой онкологии.
На рубеже 70-х гг. произошло значимое событие в гематологии страны: коллектив Андрея Ивановича вылечил первого ребенка - больного с острым лейкозом. Возможность излечения была озвучена на какой-то международной конференции, где Воробьев побывал, но в СССР вызвал лишь косые улыбки: мало ли что там говорят иностранцы. Но попробовали комбинацию нескольких цитостатиков – и получилось. И сразу – излечение не меньше половины детей с этой ранее абсолютно смертельной патологией.
Все эти исследования позволили А.И. Воробьеву, совместно с И.Л. Чертквым и А.Я. Фриденштейном в 1973 г. создать новую теорию кроветворения. Эта теория и по сию пору является основной в мире, хотя обычно про первоисточник не упоминают. Впервые в этой схеме было предложено многоуровневое распределение клеток-предшественников ростков кроветворения: от универсальной стволовой клетки (вместо мифического «гемоцитобласта») до клеток, формирующих отдельные ростки кроветворения – эритроцитарный, тромбоцитарный, лимфоцитарный и т.д. Именно из этих клеток и развиваются опухоли крови. Чуть позже появилась теория смены пластов кроветворения: в разные периоды жизни человека «кроветворят» разные стволовые клетки, что проявляется разными свойствами клеток крови и разными ее опухолями.
В 1971 г., после смерти Учителя - И.А.Кассирского - Андрей Иванович становится заведующим кафедрой. С сотрудниками у Воробьева складывались непростые отношения, так как каждый на кафедре был самоценен, любимым учеником Кассирского. Андрей Иванович перевел на кафедру наиболее ценных сотрудников Института Биофизики. В целом, коллектив был выдающимся, каждый разрабатывал свою тему и направление.
С 1972 г. Андрей Иванович организовал проведение ежегодного декадника – десятидневной открытой конференции, главным образом – для гематологов страны. Выступать приглашались самые разные специалисты из всех регионов СССР. Драгоценным камнем, безусловно, являлся Зиновий Соломонович Баркаган. Он рассказывал про систему свертывания – «терра инкогнита» для врачей. Понятно, просто, увлекательно, с кучей прибауток и анекдотов. Нередко сочинял на ходу небылицы, но зато все, что он говорил – запоминалось. Вот лишь одна: чтобы свежезамороженная плазма не разморозилась во время полета на санитарном самолете, Баркаган привязывал ее в авоське за бортом самолета. Попробуйте представить в реальности! Но все верили и повторяли. В этом – сила лектора, сила убеждения.
Еще один запомнившийся эпизод – борьба за базу кафедры. Базой была больница МПС и с руководством как-то не сложились отношения. Началась многомесячная борьба за выживание. Куда-то писались письма, кто-то звонил. Тогда впервые «обозначил» себя Валерий Григорьевич Савченко, ученик Андрея Ивановича: он не пошевелил пальцем, чтобы помочь, хотя его отец был заместителем железнодорожного руководителя. С тех пор пробежал между ними холодок в отношениях. Это, конечно, не было предательством, но что-то близкое.
Среди блистательных участников декадника в 70-х гг. был И.Л. Чертков, В.А. Насонова. Впервые выступили молодые ученые А. Чучалин и А. Румянцев, Е. Васильева.

Консультант 4-го управления

Андрей Иванович был консультантом в 4-м главном управлении Минздрава, который возглавлял Евгений Иванович Чазов. Про своих высокопоставленных пациентов он никогда не рассказывал, хотя некоторые сведения просачивались. Драматичным было лечение Бумедьена в 1978 г. – президента Алжира, заболевшего во время визита в Москву. Обсуждалась возможность его отравления. Но, немного придя в себя, Бумедьен улетел к себе, вместе с бригадой лечивших его врачей. Бригаду поручили возглавлять А.И. Воробьеву. В самолете состояние ухудшилось и прилетел в свою страну президент уже без сознания. Месяц боролись врачи за спасение его жизни, консультантами выступали сотни врачей со всего мира. Но постоянно вела его бригада советских медиков. По словам анастезиологиа академика А.А. Бунятяна, не исключалось нападение охраны президента на врачей в момент его смерти. Однако врачам дали уехать в Москву без всяких проблем. Тогда впервые познакомились и обозначили проблему иммунокомплексной патологии.
Очень важным этапом явилось лечение Юрия Владимировича Андропова, генерального секретаря ЦК КПСС. Впервые был с большим эффектом применен плазмаферез у такого «ответственного» пациента. С этого момента Андрей Иванович оказался в клубе выдающихся врачей страны.
Через несколько лет случился Чернобыль. Кроме Воробьева никто не ориентировался в происходящем. Фактически он возглавил всю медицинскую часть оказания помощи пострадавшим. Организовывал прием и интенсивную терапию облученных пожарных (а им, кроме антибиотиков и стерильных условий, требовалось огромное количество донорских тромбоцитов, которые тогда умел заготавливать только коллектив А.И. Воробьева), вылетал в Киев, осматривал там возможных пострадавших от облучения. Андрей Иванович вместе с Робертом Гейлом провели на себе испытания неразрешенного в то время препарата колониестимулирующего фактора, не оправдавшего возлагаемых на него надежд. С привлечением Марины Давыдовны, при участии автора этих строк, в 7-й городской больнице Москвы был организован пункт приема, мытья и сортировки беженцев из Припяти, Чернобыля, других регионов, оказавшихся в зоне поражения. Тогда в полной мере пригодилась биологическая дозиметрия.
А вскоре произошло землетрясение в Армении. К этому времени Андрей Иванович уже был директором института гематологии (он присвоил новое название - «Институт гематологии и интенсивной терапии», позже – «Гематологический научный центр»). Формируется бригада из сотрудников кафедры института, которая, вместе с автопоездом по заготовке донорской крови вылетает в Ереван. Там блестяще были реализованы наработки по интенсивной терапии синдрома диссеминированного внутрисосудистого свертывания крови: буквально за несколько месяцев до этого автором данной статьи была прочитана на декаднике лекция про возможности плазмафереза при синдроме длительного сдавления. Сотни пострадавших оказались живы, благодаря этой методике, не имели обычных для этого состояния тяжелых осложнений.
Через полгода – катастрофа со сгоревшими поездами на станции Аша, и опять туда выезжала «армянская» бригада, продемонстрировавшая чудеса терапии.

Депутат и министр здравоохранения

Шла перестройка, появились статьи в открытой печати по ужасам сталинского режима, стало возможно обсуждать прежде запретные темы. В конце 80-х гг. Андрей Иванович становится депутатом первого Съезда народных депутатов СССР. Он не вошел ни в одну из депутатских групп, хотя работал с демократами. Всего раз он выступил с трибуны съезда, речь его была пламенной, но скорее эмоциональной, чем содержательной. Впрочем, на том съезде многие так выступали: задачей этого собрания была возможность выговориться, услышать разные мнения.
Во время путча Воробьев оказался единственным депутатом Съезда, кто открыто выступил против путчистов. Помог случай: мой друг, Сергей Фонтон, руководил выпусками «Эха Москвы», и мне удалось передать ему интервью, записанное на магнитофонную ленту на даче. А вскоре Андрея Ивановича пригласили возглавить Министерство здравоохранения новой России. Связаны или нет эти два события – судить трудно, но и исключать нельзя.
Возглавлял Минздрав Воробьев недолго: меньше года в статусе министра и еще пару месяцев – исполняющим обязанности. Эта глава жизни мало описана и оценена. Конечно, повестка дня версталась на ходу. Мало того, что рухнула страна, был принят закон РСФСР, радикально меняющий структуру и функции здравоохранения – закон о медицинском страховании граждан. Его положения противоречили внутренним «социалистическим» установкам министра на бесплатную и общедоступную медицинскую помощь, вводили капиталистические отношения в эту чувствительную сферу. Тем не менее, было подготовлено постановление правительства по введению медицинского страхования, соответствующий приказ минздрава. Этот приказ вводил понятия лицензирования медицинской деятельности и аккредитации медицинских организаций (вот только не нашлось тогда в стране специалистов, чтобы объяснить различия в этих терминах – закон явно писался не отечественными экспертами, так как никто не смог объяснить, что значат эти главы в законе). Появилась новелла стандартизации в здравоохранении, выросшая спустя несколько лет в систему стандартизации в здравоохранении, с которой страна живет и поныне.
Надо сказать, что приказы рождались непросто. Как пример – появление приказа № 41 о предоставлении статуса юридического лица аптекам. В проекте документа были и медицинские организации, и станции переливания крови. Но на этапе согласования усилиями первого заместителя министра А.Москвичева две последние позиции исчезли. До сих пор кризис отечественной медицины связан с этим важнейшим изъятием: фармацевтическая служба развилась, а медицинская – деградировала, так как она осталась винтиком в бюрократической системе. Надо отдать должное Андрею Ивановичу: он соглашался с положениями предлагаемых документов даже несмотря на то, что они шли вразрез с его личными убеждениями (если удавалось его убедить). Это немаловажное свойство чиновника, которое встречается крайне редко.

Теоретик, практик, общественный деятель

После ухода с поста министра Воробьев вернулся к работе в институте, с которой он формально и не уходил. Это тоже был феномен: ему единственному разрешили совмещать должности. Шло развитие двух глобальных направлений: лечение опухолей крови и создание интенсивной современной терапии. В меньшей степени, но достаточно активно развивалась клиническая трансфузиология.
В первом направлении огромную роль сыграли новые противоопухолевые препараты, оказавшие радикальное влияние на ранее не поддававшиеся терапии заболевания и применение новых схем полихимиотерапии для новых болезней: молекулярно-генетические диагностические критерии позволили выделить огромное число форм заболеваний, которые требовали различного лечения. Впервые в мире удалось добиться излечения 80% некоторых опухолей лимфатической системы – результат, не достигнутый в мире и по сию пору. К сожалению, не хватило «чистоты эксперимента», пиара, активных учеников для продвижения этого направления, которое постепенно, после ухода в 2011 г. Воробьева с поста директора, сошло на нет.
Интенсивная терапия нанизывалась на учение о ДВС-синдроме. Это магистральное направление позволило снизить в стране материнскую смертность от кровотечений, оказать помощь тяжелейшим пострадавшим в Беслане, поднять на недосягаемую высоту значение плазмафереза. Можно бесконечно приводить примеры «чудесных спасений» больных, которые были признаны неизлечимыми. Странно, что ученики и последователи Воробьева почему-то крайне негативно относились к его идеям и теоретическим обоснованиям в этой сфере, хотя получали удивительные по эффективности результаты. С чем связан этот феномен – понять трудно. Кстати, здесь нужно отметить абсолютно четкую позицию Андрея Ивановича против эвтаназии: врач должен лечить до последней возможности. Как-то это не совпадает с современным увлечением паллиативной помощью. Во всяком случае, философский вопрос остается открытым: где и когда должно быть прервано интенсивное лечение и наступить этап помощи в смерти.
Андрею Ивановичу удалось построить и запустить в промышленную эксплуатацию завод по производству факторов свертывания крови для лечения больных с гемофилией, по оригинальной, разработанной в институте методике. Но, как и многие другие начинания Воробьева, завод вскоре после его увольнения с поста директора был закрыт. Всего за несколько лет институт потерял около 500 научных сотрудников и врачей.
Значительную роль сыграл Андрей Иванович в становлении и развитии современного лекарственного обеспечения. Во второй половине 90-х гг. тогдашний министр здравоохранения Т.Б. Дмитриева предложила ему заняться созданием перечня жизненно важных лекарств. Оказалось, что это не так просто: многие хотели бы «погреть руки» на этой теме. Доходило до абсурда: подавался на утверждение один список, на каждой странице которого была подпись Воробьева, а на выходе получался другой. Но через некоторое время пришло понимание необходимости формализованных, открытых, гласных процедур принятия решений на основе доказательств эффективности и экономических обоснований затратности. Так сформировался знаменитый Формулярный комитет, который за 15 лет своего существования проделал огромную работу по формированию научных подходов к здравоохранению страны. Конечно, эта работа не всем была по душе, деятельности Формулярного комитета пытались мешать, отстранив его в середине нулевых от непосредственного принятия решений. Комитет воссоздали при Академии медицинских наук, но с её роспуском он прекратил существование де-факто. Однако, спустя 10 лет, Минздрав вынужден был вновь создать систему принятия решений о включении лекарственных препаратов в перечень, которая воспроизводила в основных позициях работу Формулярного комитета.
Отдельно надо отметить роль А.И. Воробьева в работе Московского городского научного общества терапевтов. Он получил должность председателя из рук В.Х. Василенко, и возглавлял общество в трудные 90-е годы. К сожалению, престиж, а точнее – посещаемость общества слушателями, резко пошли вниз: если в конце 80-х зал ломился от присутствующих, стоявших в проходах, то в начале 2000-х едва ли приходило 20-30 человек. Тут, наверное, нет ничьей вины, так как выступающие с докладами были весьма востребованными лекторами, а темы – острые и интересные. Но появилось много клонов-конференций, оттягивающих на себя слушателей, и эта аудитория потеряла свою уникальность. Постепенно и члены правления общества перестали ходить на заседания. Тем не менее, Андрей Иванович стал самым «долгим» председателем МГНОТ за всю его историю: с 1988 по 2013 г.
Воробьев стал активным участником бунта при выборах Президента Академии медицинских наук (РАМН). Правительством был согласован кандидатом И.И. Дедов, но Президиум РАМН, во главе с А.И. Воробьевым и М.А. Пальцевым провел своего кандидата – крупного онколога М.И. Давыдова. Это была весьма непростая задача, так как члены академии, скорее, были склонны к компромиссам с властью, чем к принятию самостоятельных решений. Власть не могла простить такого, и все три фигуранта в течение относительно короткого времени были сняты со своих постов. Все – с публичными, хотя и не очень громкими, скандалами. Государственный остракизм оказался для всех трех необратимым.
В сфере общественной деятельности голос Андрея Ивановича хорошо различим. Его статьи всегда вызывали реакцию. Среди них было и антиклерикальное выступление группы академиков, и выступление против разгрома большой академии наук, и многократные статьи против реабилитации тирана Сталина.
Андрей Иванович отличается активной позицией в поддержке несправедливо осуждаемых людей. Еще в бытность министром здравоохранения выдвинул идею (и довел ее до постановления правительства - принятого, но таинственно пропавшего) о передаче «тюремной» медицины в ведение гражданской. Собственно, на следующий день после этого заседания правительства А.И. Воробьева сняли с должности.
Наверное, последним гражданским подвигом А.И. Воробьева стало дело его ученицы Е. Мисюриной. Ее неправомерно осудили за нанесение повреждений, повлекших смерть больного. Якобы это произошло во время рутинной диагностической процедуры - трепанобиопсии, когда иглой берется небольшой столбик кости. Таких процедур выполнены сотни тысяч и никогда не описывалось подобное осложнение. Андрей Иванович, будучи разбитым параличом, приехал на суд в качестве свидетеля. Однако его доводы - специалиста мирового класса – не просто не были восприняты, а осмеян сам факт выступления в суде. Прокурор пытался выяснить у него номер квартиры, даже не поинтересовавшись тем, что Воробьев более 15 лет в квартире не проживает. Естественно, он и не знал номера. На подобном основании судом было принято решение о недееспособности свидетеля. Этого публичного унижения Андрей Иванович не вынес: у него развились тяжелые нарушения мозговой деятельности, он практически перестал ходить, читать и писать. Тем не менее, дело Мисюриной было направлено на новое рассмотрение, а сама она впоследствии освобождена.

Ближний круг и «ближайшее окружение»

Отдых в семье был не менее активным, чем работа. С 1961 г. практически 20 лет подряд плавали на байдарках по рекам европейской части СССР. И, обязательно, неделю-две – где-нибудь на постое в деревне или в палатках, отослав байдарки поездом в Москву. Постоянными спутниками в этих поездках были семьи Ивановых-Смоленских и Карповых. Сколько всяческих приспособлений, мелких и не очень технических решений рождалось в походах. Чего стоит «холодильник» в мокром песке, охлаждавшийся за счет испарения влаги с марли, куда вода подтягивалась за счет капилляров. Может и не сильно холодило, но на несколько градусов – точно.
Еще, уже в зрелые годы, Андрей Иванович увлекся строительством. И собственных домов на даче, и – достройкой и ремонтом корпусов института. В оригинальности решений отказать ему нельзя, тем более, что многое делалось самостроем, и не всегда необходима была строительная документация. Мое отношение к этому строительному хобби достаточно критическое, на этой почве не раз и не два возникали у нас конфликты. Но дома – как минимум три – стоят в Подмосковье и Тверской области, мне там жить не приходится. Наверное, не все строительные решения были неверными, но особенностью было полное игнорирование какой-либо обоснованности, демократии и консенсуальности в вопросах стройки. «Слушай, я дело говорю»: после этого можно было либо уклониться от участия, либо покорно склонить голову. Но последнему меня учили плохо.
Нельзя обойти тему взаимоотношений с людьми. Многие знают Андрея Ивановича как открытого, остроумного, глубокого собеседника. Это, безусловно, так. Но не со всеми складывались у него хорошие отношения. Порой он бывал вспыльчив и несдержан. Например, будучи министром, стукнул в Верховном Совете РСФСР по столу, вполне в духе Хрущева и его ботинка в ООН. Конечно, депутаты обиделись, тем более что обсуждался конфликтный вопрос. Вокруг Андрея Ивановича всегда было много людей – сотрудников, друзей. Но по прошествии времени я стал все чаще слышать: зачем бить своих, чтобы чужие боялись. И еще сформировалось «ближайшее окружение», высказывавшее подобострастие, к которому Андрей Иванович оказался чувствителен. Среди близких сотрудников, «смевших свое суждение иметь», появились враги, с которыми прекращалось всякое общение. Не раз и не два наблюдал я то, что называется наветами. Люди, числившие себя в команде, теряли возможность доступа и обсуждения проблем, вычеркивались из круга общения, увольнялись. Да и в семье не со всеми были ровные отношения: например, с матерью и родной сестрой они теплыми не были. Можно возразить – такое часто бывает. Да, но когда это касается близких людей – становится грустно.
Крепкий корень породил большое дерево. У Андрея Ивановича 10 внуков, 5 из них – врачи (уже в 5 поколении), 17 правнуков. Не каждый может похвастаться сегодня такой статистикой.
Андрей Иванович всю жизнь трепетно относился к своему здоровью. Его стесняла увеличивавшаяся в молодые годы лысина, и он занимался втираниями в кожу снадобий. Следил за растущими родинками и регулярно их удалял. Скрывая от всех, делал себе кровопускания из-за якобы сгущения крови. До первого льда купался в Москве-реке. Тайно оперировался несколько раз по поводу паховой грыжи. Так же тайно уехал из 4-го главка, где лежал на регулярном обследовании, в частную клинику, где ему сделали коронарографию по поводу стенокардии. А в государственной клинике его потеряли и чуть не объявили в розыск. Хорошо, руководитель частной организации позвонил мне посоветоваться, надо ли делать стентирование. Тогда это было достаточно редким и экзотическим мероприятием. Тем более, учитывая отсутствие в этой организации реанимации. Пришлось устроить консилиум с участием Р. Акчурина. Андрея Ивановича удалось убедить сделать стентирование в 4-м управлении силами врачей частной клиники, при этом «намытый» кардиохирург стоял в полной готовности вмешаться с мамарным шунтированием. Обошлось.
Однако через несколько месяцев вновь началась тяжелая стенокардия и Воробьев, ничего не сказав, уехал оперироваться в Германию к знакомым. Там он выписался на следующий день после операции, так как бесплатной была сама операция, а не пребывание в стационаре. Но, оказывается, при операции развилась кровопотеря (о ней никто ничего не сказал), и он почти без сознания, в сопровождении своего сотрудника прилетел самостоятельно в Москву. Поскольку все было тайным, то из аэропорта мне пришлось везти его на разложенном сидении совсем не санитарной «Оки». Практически сразу в реанимацию. Долго не могли разобраться с диагнозом – то ли сепсис с ДВС-синдромом, то ли посмиотомический синдром. Скорее всего, последний. Лечение в условиях «собственной» реанимации происходило исключительно под руководством Воробьева. Все авторитетные мнения не ставились ни в грош. Эта катавасия продолжалась месяца полтора.
Так было и так остается. Инсульт начался с падения – классическая прелюдия. Второе падение – пошел гулять на берег реки, отдохнуть. И только когда стали плохо работать конечности, стало понятно, что надо ехать на МРТ. А время-то уходило, диагноз был поставлен на третьи сутки от начала. И гепарин не вводился много дней. Крайне негативно Андрей Иванович отнесся к необходимости ранней вертикализации и реабилитации. Спустя неделю, все это уже не имело большого значения.
За эти годы было много эпизодов госпитализации (чаще всего – из-за инфекции) и каждый раз – жесткое требование немедленной выписки домой. Удивительно, как все обходилось, какими неимоверными силами окружающих.
Уместить в короткую статью большую жизнь большого человека невозможно. А написать краткую биографическую справку – малоинтересно. Несколько сумбурное, но сочное изложение представляется мне более важным для читателя. Тем более, что многие эпизоды биографии А.И.Воробьева ранее не публиковались.