Белая-белая, настоящая, теплая зима. Всю неделю до моего приезда стояли холода до 35 градусов. Но в день приезда потеплело до 15, а в день отъезда так и вообще минус 5. Снега немного, морозы были бесснежные. Сугробов нет. Дороги расчищены и на перекрестках присыпаны гранитной крошкой. Машины не торопятся. Все так неспешно.
Первый день я хрустел-скрипел снегом в свое удовольствие с застегнутой наглухо курткой. Но, как обычно без шапки и варежек, коих не имел и не имею. Чтобы народ не пугать. Но и то какая-то женщина сказала, что надо голову поберечь, хоть капюшон одеть. Жалостливо так. И народ на меня оглядывался: все в алясках, в толстых варежках, многие в валенках и теплых ушанках. На второй день я уже и куртку не застегивал: потеплело.
Я опять в гостинице Ямал. Старое двухэтажное здание подшаманено снаружи сайдингом, внутри – ковриками. В каждом номере бойлер с грозной надписью об экономии горячей воды. В кафетерии-ресторане минимум блюд, нет ни соков, ни пива. Зато домашний морс разливают. Чек от руки написан на клочке бумажки. Все простетски так. Наверное, в городе есть рестораны, но тут все патриархально.
На первом этаже находятся кабинеты летной медкомиссии и все летчики проходят тут обследование. Оборудования – ноль, я так понимаю, обследование в основном формальное. Но, что есть – то есть.
Два дня после обеда по 3-4 часа читал лекции врачам стационара на тему клинической трансфузиологии. Слушали внимательно. Не все. Некоторые довольно продвинуты и грамотно отвечали на вопросы, кто-то откровенно играл в телефон. Столичная больница не очень большая: 5 этажей по 25 коек в блоке, 3 блока на этаж. Да еще всякая администрация, операционный блок, реанимация. Думаю, в корпусе коек 200-250. Есть еще инфекция и перинатальный центр. Детское отделение в общем здании. Есть отделение онкологии, выделилось из хирургии, тут лечат и лейкозы. Как? – большой вопрос. Зав. терапией имеет образование по гематологии и ревматологии, гематологом на 0,25 ставки работает и один из участковых терапевтов. В стационаре и кабинет – стационар одного дня – для проведения антицитокиновой терапии при ревматических болезнях. Все поликлиники города – под окружной больницей.
В ЯНАО несколько довольно крупных городов – Лабытнанги, Ноябрьск, Новый Уренгой, Надым. Три зоны обслуживания. Иначе говоря, хотя больница окружная, сюда не со всей округи ездят. Лицензировано три метода ВМП, вот с ними могут приехать. Хотя чаще – это я знал ранее, ездят в Тюмень. Округ-то автономный, но к Тюмени имеет прямое отношение. Могут попасть и в Кемерово, и в Новосиб, и в Москву с Питером. Как квота ляжет.
Больница построена 12 лет назад турками очень качественно. За эти годы линолеум облупился только в лифтах, везде он гладок и плотно прилипает к стенам. На стенах нет трещин, краска лежит ровно. Здание построено по типовому проекту, не приспособленное, поэтому тут много всего: душ и туалет в большинстве палат, палаты на 2-4 человек, есть холл для отдыха, буфетный лифт, лифт для отходов класса А и Б. Все старые здания соединены переходами с новым корпусом. Мы сходили в отделение переливания крови, которое в поликлинике – там, конечно, пообшарпанее. Но тоже – не смертельно. Кое-где отвалилась штукатурка, но дырок в полу я не заметил. Хотя людской поток довольно плотный.
В ОПК три донорских кресла, до 30 доноров в день, большая часть – бесплатные. Это – правильно, бесплатные доноры наиболее безопасные доноры. Идет заготовка свежезамороженной плазмы и замороженных эритроцитов, особенно редких групп. Карантинизация на 1-м этаже, навскидку – холодильников 8 по примерно 250 литров, значит, хранится тонны 2, не меньше. Хороший показатель. Вся плазма карантинизируется. У первичных доноров СЗП не берут, так как они, как правило, не приходят. На карантинизации выбраковка из-за неявки процентов до 10, скорее 2-3. Все со слов, я не смотрел журналов. Но СЗП хранится до 3 лет и выбраковка может уменьшаться при более поздней явке донора. Выбракованную и с истекшим сроком годности кровь утилизируют в автоклаве. СЗП иногда отправляют на переработку в Тюмень – на препараты.
Новая тема – заготовка аутоплазмы у беременных. У всех. По 400 мл. Не очень понятно – для чего: если начнется ДВС-синдром – это слезы, если ничего не будет – ее надо просто выкинуть. Надо понять, откуда надуло таким. Я когда-то давно говорил, что надо бы собирать у беременных с риском ДВС по литру – другому за беременность. Но как всегда – звон услышали, а что за ним – не поняли.
Логика с замороженными эритроцитами понятна: народа мало, доноров мало (кстати, врачи тут доноры, многие уже и почетные). Поэтому надо иметь запас эритроцитов на всякий случай. А случаи бывают, летом было массовое поступление вахтовиков, попавших во взрыв: 12 человек с травмами. Привезти сюда компоненты крови быстро просто неоткуда.
Про историю с сибирской язвой все говорят глухо. Ясно, что госпитализированных было больше 100 человек. Персонал не прививали, как в Дудинке, кроме тех, кто непосредственно контактировал с больными. Чушь полная – иммунитет от прививки не раньше 2-х недель начинает появляться. Вера какая-то в чудо, что прививка как антибиотик работает. Привили еще администрацию (этим я бы поставил по 2-3 прививки ежедневно) и сотрудников МЧС, выезжавших на вспышку. Вся информация сокрыта. Не уверен, что она секретна, но никто ничего не знает.
Поселки на Ямале большие, практически везде есть ФАПы, а кое-где и больницы. Малых поселков с домовыми хозяйствами всего 2 в зоне влияния Салехарда. В стойбищах медицинской помощи постоянной нет, туда ездят периодически фельдшера. Нет уверенности, что такая схема работает четко и, тем более, эффективна. Но ничего другого нет. Хотя для стойбищ – а там по 100 человек бывает, наш кейс был бы нужен, пришелся бы ко-двору (или к балку/чуму). Связь у всех стойбищ спутниковая есть. Но – пока рано, время не пришло. Было бы распоряжение из Минздрава – в миг бы все организовали.
Пообщался в отделении экстракорпоральных методов воздействия на кровь. В основном – гемодиализ. Около 30 человек. Двое на перитонеальном, один только начинает. Для больных с ХПН выделяют квартиры, 10 человек живут тут. Диализ есть еще в двух или трех городах, есть и небольшой – на 2-3 места где-то. Плазмаферез делают на сепараторе или плазмофильтрацию, центрифужный делать перестали. А жаль. Примерно 200-300 плазмаферезов в год. Астма, человек 5 с Гильен-Барре, рассеянный склероз, псориаз. При сепсисе делают продолженную многодневную гемофильтрацию. А плазмаферез кратно эффективнее. Пригласил заведующего на свою лекцию про сепсис и плазмаферез – не пришел. Хотя лекционный зал на том же этаже.
Любопытно, что они отделились от больницы в ГЧП: пришел такой приказ "сверху". Им самим это было не надо, но какая-то московская фирма их пригрела. Название не запомнил, но найти можно. При этом деньги за диализ идут в новую структуру немалые, снижая существенно доходы больницы. При возникновении необходимости что-то сделать для больницы действует система тарифов и взаиморасчетов. Больница получает деньги за аренду и обеспечение. Вроде все выглядит красиво, но что-то в этом есть порочное. Больные оказываются вне сферы внимания округа. Частная лавка не отвечает за их здоровье – тут только диализ. Хотя это прообраз пропагандируемой мною "профессиональной службы", но, как всегда, какой-то абортивной. Ибо служба должна отвечать за всю ситуацию, иметь возможность вертикального финансирования, а не грабежа местных бюджетов ОМС. Все-то у нас извращено. Вроде идея здравая, вроде число диализов растет и доступность все выше, а что-то мешает мне радоваться и поддерживать конструкцию.
Здесь встретил я старого знакомца – руководителя оперблока. Не помню, откуда мы с ним знакомы. Но это и не так важно. Приятно встречаться всегда. Он человек интересующийся, даром, что хирург, вопросов задавал много. Тут явно две (или три) группы врачей. Третья – которым все до лампады. В основном – молодые ребята в районе 30-35 лет. Потерянное поколение. Вторая – с явно низким уровнем образования. Они не могут ответить ни на один вопрос. Возраста предпенсионно-пенсионного. И третья – немного молодежи, которая знает и интересуется. Может быть, они вытянут медицину, спасут ее от полного уничтожения. Хотя – не дадут.
Кстати, приезжающим сюда врачам ничего не положено, даже квартир не дают. Поэтому кадровый голод огромен, несмотря на относительно большие заработки и неплохую больницу.
Салехард еще знаменит своей уже не существующей Мертвой дорогой. Начали строить ее в 1947 годы, бросили – в 1953. Разбазаривали еще и в 1954. Это был сталинский проект железнодорожного северного или широтного пути от примерно Воркуты (она уходила в сторону в Ухте) до Игарки на Енисее. Стройка 51 и 52. Строили с двух сторон. Силами ЗК. Кто еще тогда. В лесотундре, в вечной мерзлоте. В основном – руками.
И ее почти построили. Но – бросили. А жаль. Сейчас есть работающий с пассажирским движением участок Ухта-Лабытнанги на левом берегу Оби прямо напротив Салехарда. От Ухты – до Москвы и Питера. От Лабытнанги теперь ушла ветка в 600 км прямо на север, на Ямал в Бованенково – это столица сжиженного газа. Есть действующая дорога до Нового Уренгоя от Тюмени, она несколько десятков километров идет по пути мертвой дороги от Старого Уренгоя, от берега реки Таз до Нового. Дальше дорога тянется до Надыма, до правого берега, где оканчивается почти заброшенной станцией Старый Надым. Сам город – на левом берегу и туда пока мост так и не протянули. Строят его лет уже 10 – автомобильно-железнодорожный, да все никак. Воруют. Эта ветка мало езженная, по ней нет регулярного пассажирского сообщения, но она функционирует как грузовая, в северный завоз по ней что-то идет в Уренгой. Но – все меньше, так как проще подтянуть снизу.
Это были элитные лагеря: относительно неплохое содержание в теплых бараках с печами, спортивные снаряды на территории, даже еловые аллеи сохранились. Тут шли зачеты и ЗК стремились сюда попасть, чтобы скостили срок. Скорее всего, тут было мало "политических", осужденных по 58 статье. Вообще "население" ГУЛАГа сильно изменилось после войны: много было "предателей" военных, украинцев с западных территорий, литовцев и тд. Они не были столь беспомощны и покорны, как ЗК периода Большого террора. Недаром по лагерям в первой половине 50-х прокатилась волна массовых восстаний: Воркута, Норильск, Джезказган – самые известные.
Год назад мы немного проехали по остаткам Мертвой дороги по отсыпке строящегося шоссе Салехард-Надым, доехали до остатков лагеря, известного как "Разъезд Щучий". По дороге побродили вдоль остатков железнодорожного полотна, посмотрели разрушенные деревянные мосты. Конечно, полвека даром не прошли: дороги нет. Хотя лежат и шпалы и рельсы. Последние весьма примечательны своими клеймами: на них и уральские металлургические компании первых лет ХХ века, и американские. Эти рельсы, я думаю, завезли сюда во время войны в рамках Лэнд Лиза из США. Иначе объяснить их появление здесь я не могу. В любом случае – это странная история.
Сейчас А.И. Воробьев, наслушавшись наших рассказов про поездки по отдаленным уголкам России, стал много говорить о необходимости вновь вернуться к проекту широтной северной железной дороги. Она может стать очень выгодным соединением Токио и Берлина, так как существенно короче Транссибирской магистрали и параллельного ей БАМа. БАМ, по сути, лишь трасса от порта Ванино и Советской Гавани до Тайшета, где поезда все равно выходят на Транссиб. Небольшое спрямление пути. Но если уйти на север – а 1000 километров железки уже дошли до Якутска (осталось построить мост через Лену), то по широтному ходу можно везти многое. А он потянет за собой освоение этих краев. Впрочем, тема это – отдельная и я думаю – мы предоставим А.И. Воробьеву слово.
Еще одна странная история – циклопическая "загоризонтная" антенна недалеко от Салехарда и рядом с поселком Харсаим. Высота мачт радаров – метров 50 или даже больше. На ровной лесотундре их видно за десятки километров. Они прощупывали пространство в 360 градусов на сотни, если не на тысячи километров. Зачем? Да очень просто: через эту местность проходил путь американских самолетов-разведчиков в 50-е годы, пролетевших над Уралом не менее трех тысяч раз. Вдумайтесь в эту цифру. Пока мы не сбили Пауэрса в 1960 г., самолеты U-2 на высоте 20 километров вели постоянное наблюдение за нашими городами атомного проекта под Челябинском, строительством Байконура. Думаю – и не только.