Доктор Мэрилин Дикс Смит — Исполнительный директор-основатель Международного общества фармакоэкономических исследований (ISPOR). Имеет большой опыт в области управления и финансирования научных организаций. Доктор Смит разработала систему поддержки принятия решений с помощью электронной системы, которая сравнивает затраты и клинические исходы различных стратегий лечения заболевания. Доктор Смит опубликовала большое число научных статей, в последнее время — в области оценки результатов лечения пациентов и фармакоэкономического анализа. Доктор Смит была консультантом Национального института рака и провела три 5-летних срока в составе Комитета по пересмотру Фармакопеи США. Она также была одним из основателей Американской ассоциации фармацевтов. Ключевые инициативы, разработанные доктором Смит, являются:
— Дайджест ISPOR исследований (содержит более 7000 научных презентаций с возможностью поиска по затратам, болезням и ключевым словам),
— Руководство ISPOR по фармакоэкономике по всему миру,
— ISPOR Managed Care Дайджест,
— ISPOR Международный дайджест баз данных,
— ISPOR качественные исследования практики (по таким темам, как моделирование, ретроспективный анализ данных, анализ эффективности затрат, клинические испытания, использование типичной практики, воздействий бюджета) и многое другое.
От главного редактора
Идея взять интервью у Мэрилин Смит пришла внезапно. Мы общаемся уже более 15 лет, но американцы «держат дистанцию», не очень-то допуская в свой внутренний мир. Но Мэрилин тяжело заболела, собирается покидать свой пост Исполнительного директора созданного ею Международного общества фармакоэкономических оценок и оценок результатов (ISPOR). Не исключено, что в Монреале была наша последняя встреча. А болезнь сделала ее более мягкой и человечной. Возможно — в моих глазах. Просто раньше были лишь деловые темы для обсуждения, а теперь вопрос «Как дела?» имеет подспудный подтекст — как здоровье. Возможно, нашему читателю покажется странным выбор такого респондента: не величина мирового значения. Ан нет — ошибочка вышла. Именно мирового, вселенского масштаба оказалась личность этой маленькой, хрупкой на первый взгляд, женщины. За годы нашего общения появилась специальность «фармакоэкономика», появился клинико-экономический анализ, по всему миру победно шагает «оценка медицинских технологий». Международные связи здесь нешуточные, все авторитетные организации всех стран стремятся сотрудничать в рамках нашего общества. Конечно, обидно, что активно стартанув на рубеже тысячелетия, обогнав по скорости развития все восточноевропейские страны, даже Великобританию, мы свернули все это направление до банальных коррупционных схем принятия решений. Обидно, что Казахстан, Украина, наслушавшись наших реляций, выстраивают постепенно вполне современную систему, а мы тонем в произволе чиновников, разваливающих здравоохранение страны. Но новый импульс придает создание — и это тоже давнишняя инициатива Мэрилин — восточноевропейской сети фармакоэкономических обществ. Теперь мы все активнее обмениваемся информацией, навыками среди близких по укладу жизни и благосостоянию стран. Здорово, что нам удалось — путем честного голосования — занять подобающее место в руководстве научного комитета восточноевропейской сети. Надеюсь, что молодые коллеги — Любовь Краснова, возглавившая комитет, Мальвина Холовня — сделают много в области международного развития этой тематики. И это — реализация идей и устремлений Мэрилин.
Я фармацевт, у меня степень бакалавра по фармации и кандидатская степень по фармацевтической химии. Также я доктор философии. Хотя я, простая женщина, выросла на ферме, с курицами, яйцами, и я никогда бы не подумала, что когда-то буду частью какой-то большой организации. Мои родители были учителями, но мы жили на ферме, и я с моей сестрой фермой занимались. У меня на ферме есть виноград. Когда мои родители умерли, я оставила ферму. У меня есть 35000 виноградных лоз, то есть было, так как эта зима была очень тяжелая, и не знаю, что осталось. Возможно, много их этих лоз замерзло, но это станет понятно в июле. Это был бы первый год сбора винограда, посмотрим, что будет. Производство вина — сложное дело, поэтому я оставляю это другим.
После школы я пошла работать фармацевтом и продавала пациентам лекарства. Как фармацевт ты больше видишь больных, чем врач, и тогда понимаешь, что цель — это доступность к наилучшей информации и лучшей терапии для пациентов. Фармацевт — это самое первое звено медицинской помощи, первый контакт с пациентом. Я считаю, что пациенты больше разговаривают с фармацевтами, чем с врачами, потому что у фармацевта на это больше времени. Они просто могут войти в любую аптеку и спросить, не надо им записываться, стоять в очереди к врачу, у которого все равно на каждого пациента слишком мало времени.
Я много лет работала для фармацевтической компании. Я делала все: начинала с производства, проверки качества препаратов, участвовала в исследованиях. Мой папа умирал от рака, поэтому мне пришлось посвятить некоторое время уходу за ним, и тогда я осознала, что мне надо что-то менять в моей жизни. Мне захотелось приносить больше пользы людям, повысить качество оказываемой медицинской помощи, улучшить доступ к информации об эффективных методах лечения, и я создала ISPOR, основываясь на моей собственной кредитной карточке. К тому моменту я была уже достаточно взрослая.
Это была моя вторая карьера, создание некоммерческой организации. Сначала это была североамериканская организация для фармацевтов, в которой они могли бы получать больше информации, каким образом принимать правильные клинические и экономически эффективные решения. Но спустя 2 года, я заметила, что это не только проблема США, это мировая проблема. Поэтому мы решили создать организацию, которая объединяет людей, и назвали ее Международной организацией экономической оценки лекарств (International Society of Economic Evaluation of Medicines). Мы нашли лидеров, которые помогли нам увидеть, что это проблема также актуальна в Европе, Азии, Латинской Америке, и тогда наша организация стала глобальной, мировой.
Благодаря таким людям, как Павел Воробьев стало понятно, что на специфическом для каждой страны уровне у всех одинаковые проблемы, хотя они на разных стадиях развития и имеются разные способы и разные скорости решения в разных странах. И нашей целью стало получение информации о схожих проблемах во всем мире. Мы пытаемся понять, как во всем мире проводить хорошие исследования и как сделать эти исследования полезными для лиц, принимающих решения. Мы еще над этим работаем, но у нас уже сейчас есть как бы огромная мировая автострада, и когда мы предоставляем информацию, которой можем делиться, она быстро распространяется везде, так как мы стараемся перевести все, что ISPOR делает на многие языки. У нас уже есть даже африканская и арабская сеть, но мы не планируем проводить пока там встреч. Зато мы будем организовывать в Африке локальные встречи отделений, так как в Африке пока мы имеем только 5 отделений. Через какое-то время, когда мы убедимся, что все страны Африки готовы сесть за стол и поговорить про фармакоэкономику, тогда мы можем там тоже организовать конгресс.
Создание этих отделений и сети помогает людям понять, что фармакоэкономика нужна. Они смогут разговаривать друг с другом на одном языке, оказывать поддержку друг другу.
Какой он идеальный фармакоэкономист сегодня? Кто он: фармацевт, врач, математик, экономист, эпидемиолог? Наверное, все они. Фармацевты и врачи видят эффективность лекарственных средств, экономисты, математики — умеют считать все это. Но чтобы делать фармакоэкономику, нужно было привлечь все эти группы. То есть когда мы говорим, например про мультикритериальный анализ принятия решений или правило квадрата принятия решений, в этом разговоре все перечисленные группы должны принимать участие, и даже больше — политики и лица, принимающие решения, чтобы понять, что страна может себе позволить.
Я думаю, что слово фармакоэкономика прижилось в США, потому что это началось с врачей, в Европе все это началось больше с экономистов, и когда мы собрали эти группы людей вместе, они не хотели сотрудничать, так как по-разному понимали даже понятия. Например, то, что в Европе называют cost-utility, в США — cost-effectiveness, но это, по сути, означает одно и то же. Те проблемы, которые у нас возникают, это не только язык, но и проблемы с терминологией, И получается нам нужно создать новую книгу, новый словарь, который будет объяснять, что это значит, а это равняется этому в разных странах. Это надо сделать для того, чтобы новые поколения не были смущены и растеряны и говорили на одном языке терминов.
Я думаю, очень успешным оказался наш проект формирования Качественных Практик (Good Practices), особенно посвященных проведению качественных исследований. Они очень хорошо сделаны, благодаря тому, что эти документы утверждаются консенсусом, и нам удалось к их разработке привлечь очень умных людей. Этот проект сделан не одним университетом или одной группой людей — это процесс, когда мы выходим и спрашиваем заинтересованных в данной тематике людей, насколько они согласны с тем, что написано, есть ли у них какие-то комментарии. Это мы все делаем, для того чтобы нарисовать дорожную карту, что происходит в мире, и того, что мы должны делать в будущем. Эта дорожная карта поможет будущим поколениям в том, как правильно вести исследования, реестры пациентов, как создавать модели. Это что-то, что является добавленной стоимостью к тому, что мы организуем встречи нашей организации, к тому, что мы сводим людей вместе. Это что-то, что можно перевести на много языков, принести во многие среды. Изучив это, люди начинают говорить на одном научном фармакоэкономическом языке. Мне кажется, что это очень важно, хотя и очень трудно, так как многие страны хотят делать все по-своему, но когда их спрашиваешь: «Почему ты это именно так делаешь?» Они отвечают: «Я не знаю, просто так получилось». Но если это сравнить с дорожными знаками, правилами на дороге в разных странах — когда-то они были разные, а сейчас самые главные знаки являются идентичными во всем мире или очень похожими во всех странах. Если все будут работать по существующим, одним, согласованным принципам, руководствам, можно будет их сравнивать друг с другом. Например, если у тебя коричневая и синяя обувь, ты можешь ее сравнить друг с другом, но платья с обувью не сможешь, потому что они существуют для разных целей. 10 лет тому назад такое сравнение не было возможно и благодаря Качественным практикам и тому, что их переводят на разные языки, и люди их учитывают, проводя исследования или создавая нормативные акты, ситуации в странах стали сравнимыми.
Были у нас и неудачи. Когда был конгресс в Шанхае, мы совершили ошибку, когда прислали письмо о том, что открылась регистрация на встречу в Тайване. И тогда китайское правительство прислало нам неприятное письмо — «если приедете в Китай, то отрежем вам руки». Поэтому я не езжу в Китай. Это был, наверно, самый плохой опыт.
О реформе Обамы: мне она нравится, так как мы в Соединенных Штатах не имеем общей медицинской страховки, и много людей вообще не застрахованы ни на что — ни на какие лекарства, ни на какую медицинскую помощь. Некоторые из них бедные, безработные. Реформа Обамы — это первый шаг для введения доступной всем медицинской помощи, и я думаю, что это должно быть сделано. Другой стороной этой реформы стало, что она привела к получению большого массива данных по пациентам, к созданию многих пациентских организаций. И благодаря реестрам, которые сейчас ведутся, ученые могут смотреть на многие данные реального мира (типичной практики) и делать из них выводы. Я думаю, это приведет в итоге к улучшению качества медицинской помощи в США.
Я была в Москве несколько раз. Ходила в Большой театр на оперу. Это было просто великолепно — быть в России — как будто я в кино. Мне очень понравилась культура, история. Когда я в России, мне все эти здания, вся история напоминает о том, что все это было, существовало еще в XVI—XVII веке! И люди — они говорят на совершенно другом, очень эмоциональном языке. И они очень дружелюбны.
Меня иногда спрашивают: «Каково это быть человеком, который создал новую профессию, новую область науки?» Я отвечаю: «Я не создала науки. Я усадила за одним столом людей, которые эту науку создают. Я знаю немного по поводу этой науки — ведь я по образованию фармацевт и химик. Для меня это настоящее приключение, так как имеется так много разных людей, специальностей, так много географических регионов и особенностей. Это все сейчас идет вместе, это такая сатисфакция! Это я уже сделала, и теперь могу это вычеркнуть из своего списка вещей, которые я хочу еще сделать в своей жизни. Сейчас я готова сделать что-то другое».
Беседу вела М. Холовня.
Опубликовано в Вестнике МГНОТ №6 (145) Июнь 2014
Я фармацевт, у меня степень бакалавра по фармации и кандидатская степень по фармацевтической химии. Также я доктор философии. Хотя я, простая женщина, выросла на ферме, с курицами, яйцами, и я никогда бы не подумала, что когда-то буду частью какой-то большой организации. Мои родители были учителями, но мы жили на ферме, и я с моей сестрой фермой занимались. У меня на ферме есть виноград. Когда мои родители умерли, я оставила ферму. У меня есть 35000 виноградных лоз, то есть было, так как эта зима была очень тяжелая, и не знаю, что осталось. Возможно, много их этих лоз замерзло, но это станет понятно в июле. Это был бы первый год сбора винограда, посмотрим, что будет. Производство вина — сложное дело, поэтому я оставляю это другим.
После школы я пошла работать фармацевтом и продавала пациентам лекарства. Как фармацевт ты больше видишь больных, чем врач, и тогда понимаешь, что цель — это доступность к наилучшей информации и лучшей терапии для пациентов. Фармацевт — это самое первое звено медицинской помощи, первый контакт с пациентом. Я считаю, что пациенты больше разговаривают с фармацевтами, чем с врачами, потому что у фармацевта на это больше времени. Они просто могут войти в любую аптеку и спросить, не надо им записываться, стоять в очереди к врачу, у которого все равно на каждого пациента слишком мало времени.
Я много лет работала для фармацевтической компании. Я делала все: начинала с производства, проверки качества препаратов, участвовала в исследованиях. Мой папа умирал от рака, поэтому мне пришлось посвятить некоторое время уходу за ним, и тогда я осознала, что мне надо что-то менять в моей жизни. Мне захотелось приносить больше пользы людям, повысить качество оказываемой медицинской помощи, улучшить доступ к информации об эффективных методах лечения, и я создала ISPOR, основываясь на моей собственной кредитной карточке. К тому моменту я была уже достаточно взрослая.
Это была моя вторая карьера, создание некоммерческой организации. Сначала это была североамериканская организация для фармацевтов, в которой они могли бы получать больше информации, каким образом принимать правильные клинические и экономически эффективные решения. Но спустя 2 года, я заметила, что это не только проблема США, это мировая проблема. Поэтому мы решили создать организацию, которая объединяет людей, и назвали ее Международной организацией экономической оценки лекарств (International Society of Economic Evaluation of Medicines). Мы нашли лидеров, которые помогли нам увидеть, что это проблема также актуальна в Европе, Азии, Латинской Америке, и тогда наша организация стала глобальной, мировой.
Благодаря таким людям, как Павел Воробьев стало понятно, что на специфическом для каждой страны уровне у всех одинаковые проблемы, хотя они на разных стадиях развития и имеются разные способы и разные скорости решения в разных странах. И нашей целью стало получение информации о схожих проблемах во всем мире. Мы пытаемся понять, как во всем мире проводить хорошие исследования и как сделать эти исследования полезными для лиц, принимающих решения. Мы еще над этим работаем, но у нас уже сейчас есть как бы огромная мировая автострада, и когда мы предоставляем информацию, которой можем делиться, она быстро распространяется везде, так как мы стараемся перевести все, что ISPOR делает на многие языки. У нас уже есть даже африканская и арабская сеть, но мы не планируем проводить пока там встреч. Зато мы будем организовывать в Африке локальные встречи отделений, так как в Африке пока мы имеем только 5 отделений. Через какое-то время, когда мы убедимся, что все страны Африки готовы сесть за стол и поговорить про фармакоэкономику, тогда мы можем там тоже организовать конгресс.
Создание этих отделений и сети помогает людям понять, что фармакоэкономика нужна. Они смогут разговаривать друг с другом на одном языке, оказывать поддержку друг другу.
Какой он идеальный фармакоэкономист сегодня? Кто он: фармацевт, врач, математик, экономист, эпидемиолог? Наверное, все они. Фармацевты и врачи видят эффективность лекарственных средств, экономисты, математики — умеют считать все это. Но чтобы делать фармакоэкономику, нужно было привлечь все эти группы. То есть когда мы говорим, например про мультикритериальный анализ принятия решений или правило квадрата принятия решений, в этом разговоре все перечисленные группы должны принимать участие, и даже больше — политики и лица, принимающие решения, чтобы понять, что страна может себе позволить.
Я думаю, что слово фармакоэкономика прижилось в США, потому что это началось с врачей, в Европе все это началось больше с экономистов, и когда мы собрали эти группы людей вместе, они не хотели сотрудничать, так как по-разному понимали даже понятия. Например, то, что в Европе называют cost-utility, в США — cost-effectiveness, но это, по сути, означает одно и то же. Те проблемы, которые у нас возникают, это не только язык, но и проблемы с терминологией, И получается нам нужно создать новую книгу, новый словарь, который будет объяснять, что это значит, а это равняется этому в разных странах. Это надо сделать для того, чтобы новые поколения не были смущены и растеряны и говорили на одном языке терминов.
Я думаю, очень успешным оказался наш проект формирования Качественных Практик (Good Practices), особенно посвященных проведению качественных исследований. Они очень хорошо сделаны, благодаря тому, что эти документы утверждаются консенсусом, и нам удалось к их разработке привлечь очень умных людей. Этот проект сделан не одним университетом или одной группой людей — это процесс, когда мы выходим и спрашиваем заинтересованных в данной тематике людей, насколько они согласны с тем, что написано, есть ли у них какие-то комментарии. Это мы все делаем, для того чтобы нарисовать дорожную карту, что происходит в мире, и того, что мы должны делать в будущем. Эта дорожная карта поможет будущим поколениям в том, как правильно вести исследования, реестры пациентов, как создавать модели. Это что-то, что является добавленной стоимостью к тому, что мы организуем встречи нашей организации, к тому, что мы сводим людей вместе. Это что-то, что можно перевести на много языков, принести во многие среды. Изучив это, люди начинают говорить на одном научном фармакоэкономическом языке. Мне кажется, что это очень важно, хотя и очень трудно, так как многие страны хотят делать все по-своему, но когда их спрашиваешь: «Почему ты это именно так делаешь?» Они отвечают: «Я не знаю, просто так получилось». Но если это сравнить с дорожными знаками, правилами на дороге в разных странах — когда-то они были разные, а сейчас самые главные знаки являются идентичными во всем мире или очень похожими во всех странах. Если все будут работать по существующим, одним, согласованным принципам, руководствам, можно будет их сравнивать друг с другом. Например, если у тебя коричневая и синяя обувь, ты можешь ее сравнить друг с другом, но платья с обувью не сможешь, потому что они существуют для разных целей. 10 лет тому назад такое сравнение не было возможно и благодаря Качественным практикам и тому, что их переводят на разные языки, и люди их учитывают, проводя исследования или создавая нормативные акты, ситуации в странах стали сравнимыми.
Были у нас и неудачи. Когда был конгресс в Шанхае, мы совершили ошибку, когда прислали письмо о том, что открылась регистрация на встречу в Тайване. И тогда китайское правительство прислало нам неприятное письмо — «если приедете в Китай, то отрежем вам руки». Поэтому я не езжу в Китай. Это был, наверно, самый плохой опыт.
О реформе Обамы: мне она нравится, так как мы в Соединенных Штатах не имеем общей медицинской страховки, и много людей вообще не застрахованы ни на что — ни на какие лекарства, ни на какую медицинскую помощь. Некоторые из них бедные, безработные. Реформа Обамы — это первый шаг для введения доступной всем медицинской помощи, и я думаю, что это должно быть сделано. Другой стороной этой реформы стало, что она привела к получению большого массива данных по пациентам, к созданию многих пациентских организаций. И благодаря реестрам, которые сейчас ведутся, ученые могут смотреть на многие данные реального мира (типичной практики) и делать из них выводы. Я думаю, это приведет в итоге к улучшению качества медицинской помощи в США.
Я была в Москве несколько раз. Ходила в Большой театр на оперу. Это было просто великолепно — быть в России — как будто я в кино. Мне очень понравилась культура, история. Когда я в России, мне все эти здания, вся история напоминает о том, что все это было, существовало еще в XVI—XVII веке! И люди — они говорят на совершенно другом, очень эмоциональном языке. И они очень дружелюбны.
Меня иногда спрашивают: «Каково это быть человеком, который создал новую профессию, новую область науки?» Я отвечаю: «Я не создала науки. Я усадила за одним столом людей, которые эту науку создают. Я знаю немного по поводу этой науки — ведь я по образованию фармацевт и химик. Для меня это настоящее приключение, так как имеется так много разных людей, специальностей, так много географических регионов и особенностей. Это все сейчас идет вместе, это такая сатисфакция! Это я уже сделала, и теперь могу это вычеркнуть из своего списка вещей, которые я хочу еще сделать в своей жизни. Сейчас я готова сделать что-то другое».
Беседу вела М. Холовня.
Опубликовано в Вестнике МГНОТ №6 (145) Июнь 2014